На заработках

Черезъ минуту былъ поданъ чай на составленные два стола, вскор вернулась и Анфиса съ хлбомъ, и женщины отдались чаепитію. Съ необыкновенной жадностью глотали он горячую влагу, съ шумомъ схлебывая ее съ блюдечекъ и жуя хлбъ. На лицахъ появились веселыя улыбки.

— Въ тепл-то да за тепленькимъ, такъ какъ, двушки, хорошо!.. Рай красный! говорила Акулина. Теперь вотъ и руки какъ руки… Въ себя пришли. А давеча, куда холодно было.

— Еще-бы! Вдь цлую ночь въ холоду… слышалось со всхъ сторонъ.

— Почтенный! Чайничекъ-то у насъ пустъ! Нацдите еще кипяточку! выкрикивала мужчин въ пиджак Анфиса.

— Вотъ и я теперь оттаяла, сказала Арина, выпивъ чашекъ пять чаю. — А давеча просто не своя была. Не только-что снаружи, а даже нутро все тряслось.

Чай былъ спитъ, но женщины все еще продолжали пить кипятокъ, до того он назяблись за ночь, до того имъ пріятно было горячее. Наконецъ он опрокинули чашки на блюдечкахъ кверху донышкомъ и чаепитіе кончилось. Анфиса разсчиталась съ хозяиномъ чайной и заторопила женщинъ:

— На работу, двушки, на работу. Долго мы сидли здсь. Прикащикъ-то на тряпичномъ, поди ужъ вставши, дожидается насъ и ругается. Закапризится, что поздно за работу примемся… такъ вдь можетъ и со двора согнать.

Вс поспшно повскакали и стали выходить изъ чайной на улицу. По улиц он почти бжали по направленію къ тряпичному двору.

Прикащикъ на тряпичномъ двор дйствительно былъ уже вставши и расковыривалъ крючкомъ какую-то сильно слежавшуюся кучу мусора, разсматривая, изъ чего она состоитъ. Изъ подъ навса виднлись уже старуха и дв ея товарки по работ. Он сидли около тряпокъ и разбирали ихъ.

— Долгонько, толстопятыя, вы по трактирамъ проклажаетесь, долгонько! — сказалъ женщинамъ прикащикъ. — Эдакъ вдь намъ нельзя, за это мы въ другой разъ и по шеямъ. Деньги вдь за работу-то берете, а не щепки. Ну, принимайтесь скорй за тряпки. Живо, живо!

Женщины бросились подъ навсъ.

— А гд-же Лукерьюшка? — вспомнила про Лукерью Акулина. — Неужто еще все спитъ? Надо ее разбудить, а то вдь прикащикъ ее со двора сгонитъ.

И она бросилась въ сарай за Лукёрьей. Лукерья оказалась дйствительно все еще спавшей подъ мшками съ тряпками. Акулина насилу раскачала ее.

— Иди, мать, за работу. Прикащикъ ругается. Мы ужъ вс принялись и работаемъ, говорила Лукерь Акулина.

Лукерья, вылзши изъ-подъ мшковъ, ежилась отъ холоду и посоловлыми глазами смотрла на Акулину. Лицо ея было страшно отекши и опухши и отъ нея самой сильно разило виннымъ перегаромъ.

— Страхъ какъ башка трещитъ! Ошиблась я вчера, сильно ошиблась насчетъ вина. Чулки-то продала да и вздумала выпить. Фу! Даже еще сегодня шатаетъ! жаловалась Лукерья Акулин и нетвердыми шагами поплелась за ней изъ сарая подъ навсъ.

Начался второй рабочій день на тряпичномъ двор. Гд-то на колокольн заунывно звонили къ заутрени.

XXXV

Посл холодной ночи и утренняго мороза день разыгрался опять теплый и солнечный. Весеннее солнышко весело заглядывало подъ навсъ и свтлой узкой полосой ложилось по краю его. Хотя женщины сортировали тряпки въ той части мстности подъ навсомъ, которая оставалась въ тни, но работать и тамъ было не холодно. Время отъ времени, он, впрочемъ, выходили на солнышко и съ наслажденіемъ потягивались. Принялась за работу и Лукерья, но работа со вчерашняго похмлья, видимо, была ей тяжела. Лукерья то и дло прерывала работу, чтобы закурить папиросу.

— Чего ты, дура, деньги съ одного палишь. Лучшебы на хлбъ поберегла, говорили ей демянскія женщины.

— А вамъ какая забота? Чулки продала, такъ хватитъ и на хлбъ, и на папиросы.

— Да вдь это на сегодня хватитъ. а надо о перед подумать. На Пасху вдь останешься совсмъ безъ работы.

— Кофту продамъ и на нее сыта буду.

— Кофту! Да разв можно кофту объ эту пору!.. А застудишься да заболешь?

— Тмъ лучше. Въ больницу на даровые хлба лягу. У меня больничныя заплочены.

— Ты и не завтракала сегодня, милушка? участливо отнеслась къ Лукерь Акулина.

— Какой тутъ завтракъ! Мн и на ду-то противно смотрть посл вчерашняго. Теперь-бы стаканчикъ на поправку…

— Да что ты! Вдь стаканчикъ-то пятачекъ стоитъ.

— А что-жъ изъ этого? Плевать! Деньги найдутся.

Акулина покачала головой и не возражала. Часовъ около десяти утра Лукерья вышла изъ подъ навса и изчезла. Черезъ полчаса она явилась обратно пьяная, сла около тряпокъ, но за работу не принималась и запла извстную псню «Стрлочекъ». Голосъ ея былъ хриплый, она поминутно откашливалась, и изъ псни ничего не выходило.

— А я, двушки, въ прежніе годы и въ актрисахъ была, начала Лукерья. — Право слово, въ хору въ Нижнемъ, у Макарья на ярмарк пла. Въ красномъ сарафан, съ позументами, на голов повязка съ бусами. Вотъ житье-то! Купцы страсть какъ угощали. Бывало, на пиво-то мы и не глядли, а лимонадъ съ коньякомъ, либо красное вино, либо марсалу. Марсалу я ужасти какъ обожаю. Знаете-ли, что такое марсала?

Женщины молчали и улыбались.