На заработках

— Ладно-то ладно, отвчала Акулина: а только ужъ духъ очень отъ тряпокъ.

— И, милая! что тутъ духъ! Было-бы тепло да безъ обиды. А къ духу принюхаемся. Духъ вдь онъ только съ первоначала, а потомъ, какъ заснешь — и не слышишь никакого духа.

Фекла, какъ подлзла подъ шалашъ изъ мшковъ, такъ почти сейчасъ и заснула. Стали раздаваться всхрапыванія и присвистыванья носомъ и другихъ женщинъ, но Акулина еще не спала. Она вспомнила о своемъ ребенк, оставленномъ въ деревн, слезы быстро сжали ей горло, и она сказала Арин:

— А какъ-то мой дружочекъ, маленькій Спиридоша, въ деревн! Думаю, ужъ живъ-ли, сердечный?

— Ну вотъ… Съ чего-жъ ему умирать-то! отвчала Арина. — Богъ милостивъ.

— Грудной вдь… Ахъ, Ариша, Ари…

Акулина хотла еще что-то сказать и не договорила. Слезы брызнули у ней изъ глазъ и не дали ей говорить. Она заплакала навзрыдъ.

— Ну, полно, полно… Что ты себя-то надрываешь! Уймись, утшала ее Арина.

— Ахъ, двушка! Не знаешь ты материнскаго сердца. И хоть-бы всточку, хоть-бы всточку какую-нибудь объ немъ!..

— Да какъ-же, Акулинушка, всточку, коли тамъ въ деревн не знаютъ, куда намъ и писать.

— Да, да… Да и мы-то не можемъ ихъ увдомить, куда намъ отписать. На какое мсто писать? Когда мы еще осядемъ настоящимъ манеромъ! Видишь, гд день, гд ночь живемъ. Вотъ объ этомъ-то я, двушка, и горюю, такъ какъ-же не плакать!

— И я горюю, однако-же коровой не реву.

— Да о чемъ теб ревть! Ты двушка, Арина.

— Какъ о чемъ? Что-жъ, что двушка? Нешто это не горе, что я рубля не могу послать въ деревню родителямъ, а они вс перезаложились, отправляя меня въ Питеръ на заработки.

— Охъ, охъ, охъ! О деньгахъ и не говори! Вдь и меня-то, поди, какъ клянетъ свекровь, что я имъ ни копйки денегъ не шлю! Вдь он тамъ, въ деревн, не знаютъ, какъ трудно въ Питер на счетъ денегъ… Думаютъ, что ужъ ежели Питеръ, то здсь для всхъ горы золотыя. А вотъ, поди-ка… наскреби хоть рубликъ… Ужъ хоть на ребеночка-то, на ребеночка-то, на Спиридончика моего милаго что-нибудь послать!

И Акулина опять зарыдала. Только въ волю наплакавшись, стала она засыпать. Арина заснула раньше.

XXXVII

Третій рабочій день на тряпичномъ двор прошелъ въ томъ-же порядк, какъ и два предшествующіе дня. Ночью подъ шалашомъ изъ мшковъ съ тряпками спать было хоть нсколько тепле, но за то воздухъ былъ ужасный и женщины проснулись съ головной болью, вдыхая въ себя во время сна вонь тряпокъ. Въ особенности онъ подйствовалъ на Акулину. Выйдя поутру изъ сарая на дворъ, она просто шаталась и долго сидла на какомъ-то опрокинутомъ ящик, пока хоть немного пришла въ себя. Ноги были слабы, въ поясниц и въ плечахъ чувствовалась ломота, голова была тяжела. Вернувшіяся съ ночлега на постояломъ двор женщины очень расхваливали постоялый дворъ.

— По пяти копекъ, милыя, съ насъ взяли, но ужъ за то какъ спать-то было чудесно! разсказывала Анфиса. — Улеглись мы на полу у печки, а отъ печки такъ и пышетъ тепломъ. И вдь такая печка хорошая, что даже къ утру не остыла. У самой печки спали, мсто непроходное и то-есть ни единая душа насъ не потревожила. Ни-ни, чтобъ кто-нибудь наступилъ или ногой пнулъ. И спрашивали мы тоже хозяевъ насчетъ Пасхи… Вдь нужно-же намъ будетъ гд-нибудь на праздникахъ приткнуться, когда здсь на двор работы не будетъ. Ну, вотъ хозяева и говорятъ: «ежели, говорятъ, васъ артель и ежели, говорятъ, дадите по четвертаку впередъ, то можете жить цлую недлю — и вещи ваши въ сохранности будутъ, а только надо хоть человкамъ пяти прописаться, и прописка эта будетъ стоить по гривеннику съ человка». И я такъ расчитала, что ежели насъ десять женщинъ и дадимъ мы хозяевамъ два съ полтиной, да полтину на прописку, то ужъ мы вс праздники спокойны будемъ.

— Два съ полтиной да полтину!.. Вдь это будетъ, стало быть, три рубля… Да что ты, Анфисушка! Вдь это ужасъ какія деньги! воскликнула скуластая Фекла. — Три рубля. Шутка-ли это!

— А какъ-же ты хочешь иначе? Вдь это по три гривенника на человка.

— Да откуда ихъ взять-то при безработиц? Отдай три гривенника, а потомъ и клади зубы на полку. На какіе шиши мы будемъ питаться-то?

— Надо ужъ теперь какъ-нибудь на праздникъ сколачивать.

— Да какъ тутъ сколотишь отъ двугривеннаго въ день!

— Однако, вдь, милыя, отсюда со двора на праздникъ выгонятъ, такъ куда-же дться?

— Будемъ лучше въ ночлежный ходить и по пятачку за ночлегъ платить. И наконецъ въ ночлежномъ за пятачокъ и щей хлебать малость даютъ и чаемъ поятъ.

— Врно. Но зато переночевалъ и ужъ наутро ступай на вс четыре стороны, а куда-жъ мы днемъ-то днемся? Вдь не слоняться-же цлый день по улицамъ. А на постояломъ хозяева и день позволяютъ жить. Все-таки будетъ пристанище.

— Да, да… Эдакій праздникъ, святая недля, Пасха — и вдругъ будемъ безъ пристанища! Нельзя-же цлые дни съ котомками по улицамъ бродить, подхватили другія демянскія женщины. — Ну, продадимъ что-нибудь изъ одежи, заложимъ какую ни-на-есть вещь, а ужъ безъ пристанища на Пасху нельзя… Пасха великій праздникъ. Веди насъ туда на постоялый въ страстную пятницу, Анфисушка.