На заработках

— Конечно-же, надо основаться на постояломъ… — отвчала Анфиса. — Къ тому-же я вамъ по пятачку въ недлю и выторговала.

— Да зачмъ намъ за недлю? — возразила Арина. — За недлю отдадимъ на постоялый, а вдругъ на Пасх такое мсто найдемъ для работы, гд съ ночлегомъ? Вдь ужъ деньги-то на постояломъ назадъ не отдадутъ.

— Гд ты на Пасх другое мсто для работы найдешь? Полно теб врать-то!.. Огородныя работы везд начинаются посл Пасхи. Ежели и придется съ четвертаго дня праздника работать, такъ ужъ нигд въ другомъ мст, какъ здсь, на тряпичномъ двор. А здсь какой ночлегъ? Собаки дворовыя въ иномъ мст — и т спятъ лучше, доказывала Анфиса.

— Такъ-то оно такъ. Но зачмъ намъ за постоялый дворъ по тридцати копекъ впередъ платить? Будемъ платить каждый день по пятачку… стояла на своемъ Арина.

— Да вдь по пятачку-то выйдетъ дороже…

— А насколько дороже? Только на лишній пятакъ въ недлю. За то мы будемъ вольные казаки и никакой намъ прописки паспортовъ не надо, подхватила Фекла. — Ариша это правильно говоритъ. Врно, Акулинушка? обратилась она къ до сихъ поръ молчавшей Акулин.

— Охъ, не можется мн сегодня! отвчала, пожимаясь, Акулина. — Длайте какъ хотите. Я отъ міра не отстану. Конечно, по пятаку-то кажинный разъ ладне будетъ платить, прибавила она.

— По пятаку, по пятаку… Это самое любезное дло! кричали и другія женщины. — Чего тутъ сразу три гривеника отдавать.

— А ежели за пятакъ-то хозяйка не позволитъ днемъ у ней пристанище имть? сказала Анфиса.

— Позволитъ. Какъ не позволитъ! Насъ вдь артель. Ино у ней на праздникахъ щецъ похлебаемъ, ино кашки подимъ. Нельзя-же, двушки, на Пасху, да и не разговться, а на сухомъ хлб сидть. Пасха — великъ день. Ужъ хоть продадимся, да по кусочку мясца у хозяйки на постояломъ попробуемъ, такъ зачмъ-же она торговлю будетъ отъ себя отбивать и отъ своей выгоды отказываться?

— Объ этомъ все-таки надо поговорить съ хозяевами. Я не говорила.

— И поговоримъ! Вотъ сегодня пойдемъ ночевать и уговоримся. Просто, двушки, невозможно здсь на тряпичномъ спать, сказала Акулина. — Отъ этого самаго тряпичнаго духу у меня до того голову сдавило, что я сегодня совсмъ больная. Вотъ теперь сижу, а самой рукой и ногой тяжко пошевелить. Ну, храни Богъ, сляжешь?

— Да вдь и я, Акулинушка, сегодня хожу какъ полоумная, а только бодрюсь, подхватила Арина. — А это отъ духу, отъ тряпокъ… Ужасти, какъ этотъ духъ не хорошъ!

— Впустятъ по пяти копекъ съ пристанищемъ ночью и днемъ, впустятъ! Какъ не впустить, ршили почти вс женщины.

Поднялся опять вопросъ объ утреннемъ чаепитіи и ршили тотчасъ-же идти во вчерашнюю чайную. Акулина кряхтла, поднимаясь съ ящика, и говорила;

— Пропотю малость отъ чайку, такъ авось мн полегче будетъ, а то, врители, двушки, до чего трудно! Руки словно гири.

— Ну, поспшайте, умницы. поспшайте, торопила Анфиса. — Въ чайной тоже долго сидть нельзя, а то прикащикъ опять, по вчерашнему, скажетъ, что поздно за работу принялись и разсердится.

Женщины прибавили шагу, но Акулина отставала. Она была совсмъ больна.

— Да что съ тобой, Акулинушка? испуганно спрашивала ее Арина.

— Охъ, не можется, совсмъ мн не можется, Аришенька.

— Господи Боже мой! Да что-же это будетъ, ежели ты свалишься? Ну, куда я съ тобой? Смотри, не свались.

— Не свалюсь, не свалюсь. Богъ милостивъ. Вотъ чайку попью, въ нотъ ударитъ — и все какъ рукой сниметъ, отвчала Акулина, стараясь прибодриться.

До чайной, однако, Акулина въ сопровожденіи Арины приплелась поздне другихъ женщинъ, вошла въ комнату и немощно опустилась на стулъ передъ столомъ. Арина смотрла ей прямо въ глаза и въ раздумьи покачивала головой.

XXXVIII

Въ чайной, какъ и вчера, сидла деревенская женщина съ груднымъ ребенкомъ за пазухой полушубка и пила чай. Лицо ея было болзненное, испитое. Акулина, какъ услыхала пискъ ребенка, такъ и сама расплакалась. Она вспомнила о своемъ ребенк, о Спиридош, оставленномъ ею въ деревн, и нервы ея, и безъ того сильно разстроенные болзненнымъ состояніемъ, не выдержали. Тихій плачъ перешелъ въ рыданія, Арина и демянскія женщины всполошились и стали успокоивать Акулину.

— Ну, чего ты? Что ты? Пей чай-то скорй, отпивайся, говорили он Акулин.

— Больна, совсмъ больна… Что мн съ ней только и длать! растерянно бормотала Арина. — Второй разъ вотъ такъ-то… Вчера, вы ужъ спали, лежала она со мной рядомъ, да какъ разревется!.. Ну, просто безъ удержу… А сегодня опять… Грхи… Совсмъ грхи… не можетъ вспомнить про ребенка, такъ и зальется.

— Это она, двушка, просто испорчена. Испортилъ ее кто-нибудь… проговорила Фекла. — Смотри, вдь кликаетъ даже… Нтъ, тутъ лихой человкъ испортилъ.

На сцену эту участливо смотрли вс постители чайной и самъ хозяинъ. Тутъ-же была и женщина съ ребенкомъ за пазухой.

— Съ угля ее спрыснуть, да такъ, чтобы невзначай, чтобы она не знала и испугалась, говорила она. — Это она не иначе, какъ съ глазу… Съ глазу всегда такъ, а испугается — и полегчаетъ. Вы вотъ домой придете, такъ возьмите уголекъ, да и опустите его въ ковшикъ съ водой…