На заработках

— Уйди ты! Не вертись тутъ… Изъ-за тебя-то и все это происшествіе стряслось! крикнула на нее Арина. — Ты своимъ ребенкомъ ее дразнишь…

Кой-какъ Акулина пришла въ себя и принялась пить чай. Женщина съ ребенкомъ какъ разъ сидла противъ нея. Акулина заговорила съ ней.

— Двочка или мальчикъ? участливо спросила Акулина.

— Двочка. По рукамъ, по ногамъ связала меня. Съ ребенкомъ-то никуда и на работу не берутъ. Третью недлю вотъ какъ вышла изъ родильнаго дома и все пропиваюсь и продаюсь, отвчала женщина съ ребенкомъ.

— Ахъ, такъ ты питерская?

— Нтъ, деревенская. Крестецкія мы. Лтось еще я изъ деревни пришла да и зазимовала. Я на извощичьемъ двор въ маткахъ жила, въ кухаркахъ то-есть, всю артель обстирывала и стряпала на нихъ, а вотъ случился грхъ и пришлось лечь въ родильный… Родила я, вернулась къ извощикамъ, анъ мсто-то ужъ занято, другая матка тамъ. Вотъ теперь уголокъ наняла да безъ работы и маюсь. Бда… Чистая бда… А у извощиковъ, милыя, красно жила. Извощики меня любили… На Рождество платокъ мн подарили. Три платья я у нихъ себ нажила, одяло и подушку перовую, сапогъ дв пары, а вотъ теперь приходится все продать безъ работы. Одну пару сапогъ и платьишко спустила, пока въ родильномъ была. Ребеночка-то вдь тоже нужно было окрестить. Вы гд, умницы, работаете? Нтъ-ли у васъ тамъ и для меня работки?

— Ты двушка или замужняя? въ упоръ спросилъ ее хозяинъ чайной, прислушивавшійся къ разговору.

Женщина съ ребенкомъ замялась, застнчиво опустила глаза, но все-таки проговорила:

— Двушка… Грхъ попуталъ… Изъ-за этого-то на зиму и въ деревню не попала…

— А лтомъ работала на огородахъ?

— На огородахъ.

Хозяинъ чайной улыбнулся и сказалъ:

— Порядокъ извстный… Много тутъ вашей сестры такимъ манеромъ зимуетъ. Въ деревню хать посл всего этого совстно, ну, и… Теб самое лучшее въ мамки, въ кормилицы идти… Не будь дура и ступай къ какой-нибудь бабк-повитух и она тебя въ лучшемъ вид пристроитъ къ господскому ребенку.

— Нтъ, милый, говорили ужъ мн про это и въ родильномъ, но я ребеночка не могу оставить очень ужъ онъ милъ мн, очень ужъ я люблю его…

— Ну, а ужъ коли хочешь съ незаконнымъ ребенкомъ куражиться, то и голодай. И не диво бы — ребенокъ былъ законный, а то незаконный.

— И не законный да любъ. Пуще жизни онъ мн… Вдь кровь моя…

Женщина съ любовью во взор заглянула къ себ за пазуху, тронула рукой тряпки и поднявъ головку ребенка чмокнула его. Хозяинъ чайной покрутилъ головой и сказалъ:

— Ну, а коли такія понятія къ жизни, то вотъ теб мой сказъ: на работу съ ребенкомъ никуда не возьмутъ, начнешь ты побираться и нищенствовать, заберутъ тебя и отправятъ черезъ нищенскій комитетъ въ деревню.

— Охъ, милый, не говори! Не говори и не терзай меня, не надрывай моего сердца! забормотала женщина съ ребенкомъ.

— Да ужъ порядокъ извстный, коли не хочешь ребенка въ воспитательный сдать.

— Будь, что будетъ, а не отдамъ…

— Да вдь можешь по бланку сдать. Выдадутъ теб контрамарку, а потомъ посл всего происшествія разыщешь и получишь своего ребенка.

— Ни-ни… Уморятъ тамъ… Ужъ умирать, такъ умирать съ нимъ вмст… твердо и ршительно сказала женщина съ ребенкомъ. — За два рубля въ. мсяцъ пойду куда-нибудь служить, за половинную цну буду поденно работать, а ребеночка не брошу…

Женщины смотрли на нее и съ сожалніемъ покачивали головами.

— Мы изъ-за безработицы на тряпичномъ двор теперь работаемъ, ряда двугривенный въ день. Пойдемъ съ нами на тряпичный. Авось и тебя прикащикъ возьметъ, сказала Фекла. — Мы тряпки перебираемъ… Что-жъ тутъ ребенокъ-то? Чмъ онъ помшаетъ? Ребенка-то можно укутать, да и положить, a самой за тряпки приниматься. Пойдемъ.

— Спасибо вамъ, милыя, спасибо. Возьмите меня… Надо попытаться… заговорила женщина съ ребенкомъ.

Чаепитіе кончилось и женщины отправились на тряпичный дворъ на работу. Женщина съ ребенкомъ отправилась вмст съ ними. Акулина хоть и бодрилась, но еле брела. Арина шла съ ней рядомъ.

— Не лучше съ горяченькаго-то? спрашивала она Акулину.

— Нтъ. Страсть какъ знобитъ. Пила, пила, насильно пила, a даже и въ потъ не ударило. Какъ только я, Аришенька, сегодня работать буду!

— Ну, ужъ какъ-нибудь понатужься… A вечеромъ пойдемъ на постоялый дворъ, тамъ хлебова горячаго похлебаемъ на ночь. Спать будемъ въ тепл, за ночь въ тепл отлежишься и на утро, Богъ дастъ, будешь здорова, утшала Акулину Арина. Вотъ ежели-бы въ баню, такъ любезное дло и всю болзнь-бы какъ рукой сняло. Ты, Акулинушка, какъ хочешь, a ежели къ завтрему ты не отлежишься, то я ужъ хоть армячишко свой продамъ, a тебя свожу въ баню.

— Не надо мн, милая, ничего не надо. Такъ перемогусь, отвчала Акулина.

XXXIX

Когда женщины принялись за работу, прикащикъ еще не выходилъ на дворъ. Женщин съ ребенкомъ, пришедшей проситься на работу, пришлось ожидать прикащика. Въ ожиданіи его она сла на груду еще неразобранныхъ слежавшихся тряпокъ и принялась кормить ребенка грудью. Работавшія женщины посматривали на нее съ большимъ участіемъ. Он хоть и привели ее съ собой на дворъ, но все-таки сомнвались, чтобы прикащикъ взялъ ее на работу, увидя, что она съ ребенкомъ. Наконецъ Анфиса сказала ей: