На заре

На Гарбузовой Балке, в доме Комаровского, тишина. Чувствуя себя в безопасности, Жуков лежал на кровати в небольшой комнатушке и размышлял о своей бездомной, бродяжнической жизни… Во дворе всполошились собаки. Жуков вскочил с постели, посмотрел сквозь тюлевую занавеску в окно, увидел у дома вооруженных людей в форме войск ОГПУ. К ним подбежал Онуфрий, спросил:

— Кого вам?

Жебрак смерил его глазами.

— Где отец?

— Татки нема дома, — ответил Онуфрий, — Воны на рыбалке.

Весь двор Комаровского уже был оцеплен чекистами. Из сарая вышел сам хозяин с низкой вяленой тарани в руках, объявил угрюмо:

— Ну, я Комаровский. Шо надо?

— Жуков у вас скрывается? — спросил Жебрак.

— Жуков? — с притворным удивлением переспросил Комаровский. — Ниякого Жукова у меня нетути

— Не морочьте мне голову! — повысил голос Жебрак.

— Отето ж… — Комаровский развел длинными руками. — Правду кажу… У меня никого нетути.

Чекисты вошли в дом, начали обыск. В кухне они обнаружили ход на чердак. Один из бойцов взобрался по лестнице, приставленной к лазу, хотел поднять головой крышку, но она сверху была чем-то завалена, не поднималась. Боец напрягся, высунул голову из люка на чердак. В то же мгновение на чердаке раздалась короткая пулеметная очередь. Боец свалился с лестницы. К нему подбежали товарищи, хотели поднять, но он сам встал, проговорил:

— Стреляет, гад!

Жебрак резко обернулся к Комаровскому:

— Кто это у вас на чердаке с пулеметом?

— Отето ж… лихоманка его принесла…

— Поднимитесь к нему и скажите, чтобы он немедленно сдался, — приказал Жебрак.

— Я этого не могу сделать, — замялся Комаровский. — Ить он могет и меня… Вы уж сами…

— Татко, давайте я, — вызвался Онуфрий.

Отец глянул на него подслеповатыми глазами, кряхтя, поднялся к люку, громко окликнул:

— Диомид Илларионович, слазь… Теперички все равно…

— Всегда так… — всхлипнул Онуфрий, вытирая кулаками слезы. — На шо вы его приветали? А теперь…

— Кто его приветал? — гаркнул отец. — Сам пришел!

Жуков не подавал голоса. Комаровский опять обратился к нему:

— Ослобоняй горище, Диомид Илларионович.

— Пять минут даем на раздумье! — крикнул Жебрак полковнику. — Затем начнем стрелять.

Жуков не отзывался.

Прошло пять минут.

— Время истекло! — объявил Жебрак. — Слышите, полковник? Слазьте!

Затрещал потолок, послышались шаги, в люке появилось лицо Жукова.

— Освободи лестницу, Зосима Варлаамович, — сказал он Комаровскому и спустился на землю.

Его обыскали. Чекисты сняли с чердака ручной пулемет и несколько дисков с патронами. Жебрак надел Жукову и Комаровскому наручники. Конвойные вывели их на улицу, усадили в закрытую грузовую машину и увезли.

* * *

По кубанским станицам катилась волна возмущения верующих против изъятия церковных ценностей[900]. Подстрекаемые попами, верующие кое-где устраивали бунты, доходившие до вооруженных схваток. Вести об этом радовали Евсевия. Еще бы! Сам патриарх Тихон хвалебно отозвался о деятельности нового кубанского владыки. В своих мечтах Евсевий рисовал радужные планы всеобщего крестового похода против Советской власти, молился за его успех… Однажды за такой молитвой его и застал резкий дверной звонок.

«Кого это черт принес?» — подумал он и тут же спросил:

— Кто там?

— ОГПУ, откройте! — потребовали снаружи.

Дрожащими руками Евсевий открыл дверь, промолвил сдавленно:

— Прошу.

Соловьев с бойцами прошел в зал. Евсевий включил свет.

— Вы арестованы, одевайтесь, — объявил Соловьев.

XXIV

В конце февраля 1923 года темной ночью на побережье Черного моря, в районе Нового Афона, со шхуны высадилось десять белогвардейских офицеров, прибывших из Константинополя[901]. Подполковники Кравченко и Назаренко направились в сторону Сухуми, а полковники Орлов, Ковалев, подполковники Козликин, Рядзинский, есаул Лаштбега, подхорунжие Семилетов, Малахутин и фельдшер Комов на третьи сутки утомительного пути перевалили через глубоко заснеженный Главный Кавказский хребет и в верховьях реки Большая Лаба повстречались с подъесаулом Козловым, действовавшим тут с небольшой бандой. Один из белоказаков узнал полковника Ковалева, обрадовался:

— Ого-го! Пуд Пудович! — И пояснил Козлову: — Это наш станичник, полковник Ковалев.

Полковник подал казаку руку, улыбнулся в черные густые усы, пробасил:

— Ну, здорово, станичник! Значит, и вы тут…

— А где же нам быть? Вот, при атамане находимся! — И казак указал на Козлова.

Орлов взял под козырек, доложил:

— Мы из Турции, по заданию генерала Улагая.

Подъесаул Козлов пригласил их к себе в пещеру, которая именовалась «Скирдой»[902]. Прибывших накормили и в небольшом боковом отводе на мягком сене определили на ночлег.