На заре

— Да ты не бойся, — улыбнулся Минаков, — Мы к нему с миром. — Он приподнял дверную занавеску, увидел Оглоблю с наганом в руке, сказал спокойно: — Опусти оружие, Наум Трофимович. Мы не за твоей душой явились. Хотим поговорить о наших делах.

Оглобля положил наган на одеяло, сел на кровати. Бандиты вошли в комнатушку, расселись на стульях.

— Что же ты, Наум Трофимович, болеть вздумал? — участливо спросил Минаков.

— Да вот, занедужилось… — ответил Оглобля, чувствуя, как от напряжения нервно подергивается мускул на правой щеке.

— Хвороба к каждому могет прилипнуть, — заметил хриплым баском один из бандитов.

— Так по какой же надобности вы пожаловали ко мне? — спросил Оглобля, настороженно поглядывая на незваных гостей.

— Порешили выйти из банды, — заявил Минаков. — Пришли узнать, как отнесется к нам Советская власть после этого.

Оглобля все еще не верил его словам, сдвинул густые брови, отчего на шишковатом лбу пролегли две глубокие складки. Помедлив немного, ответил:

— Заплуталых людей Советская власть не карает. Будет относиться к ним так же, как и ко всем амнистированным. Никакого притеснения чинить вам не будет.

— А гарантию мы можем получить? — поинтересовался худой, длинношеий казак с заросшим обветренным лицом.

— Гарантию? — Оглобля озадаченно потеребил курчавую черную бороду. — Мы будем придерживаться амнистии… конечно, ежели вы честно станете трудиться.

— Раз мы порешили, то какой тут может быть разговор, — заверил Минаков.

— Не сумлевайтесь, Наум Трофимович! Не подведем! — разом загудели казаки.

— Ну вот и хорошо, — одобрил Оглобля. — Давно бы так! — И вдруг спросил: — А кто же это сегодня угнал подводу нашего станичника?

— Братья Крым-Шамхаловы, Баксанук и Дауд, — ответил Минаков. — Сейчас они с князем Дудовым на Куве, у Волошко. Наши хлопцы за ними следят.

Оглобля нервно прикусил губы.

* * *

В натопленной пещере, у стола, перед чадившей свечой, сидел Забелин и, старательно выводя на бумаге крупные буквы, писал воззвание… Тут же находились и все офицеры, прибывшие с Беловым и Волошко. Орлов задремал на топчане; Козликин от нечего делать наблюдал за каллиграфическим искусством попа; Лаштбега, присев у печки, время от времени подкладывал в огонь поленья. Белов и Волошко в ожидании, пока поп закончит свое сочинение, сонно клевали носами.

Забелин наконец самодовольно погладил лысину.

— Готово! — сказал он, выходя из-за стола. — Послушайте, братия.

В дверях появился Ковалев, подул на руки, крякнул:

— Ну и мороз на дворе!

— Тихо, Пуд Пудович, — предупредил его Козликин. — Отец Александр читать будет.

Ковалев сел на чурбанчик, расправил усы. Из-за медвежьей шкуры, висевшей на двери женской спальни, выглянула Антонина с распущенными косами. Забелин обвел всех впалыми, колючими глазами, начал басом:

— «Возлюбленные братия и сестры многострадальной Кубани! В одном псалме написано: „…рече безумен в сердце своем: несть Бог!“ И подлинно, только безумный может подумать, что нет бога. Откуда же взялись небо и земля, если б не было бога? Откуда взялись бы солнце, луна и звезды на небе, если б не было бога? Что ни есть на свете, то все божие создание, и всякое создание свидетельствует, что есть творец, создавший его…»

— Позвольте, отец Александр, — прервала его Антонина, — Слишком пространно и столь же туманно. Ваши доводы о существовании бога неубедительны.

Забелин недовольно покосился на нее.

— Вот так и безбожие рождается! Бога нельзя ни доказать, ни видеть. Его можно только чувствовать душой, причем душой с известным психологическим настроением.

И кашлянув, продолжал чтение:

— «Конечно, если б только действительно безумный или сумасшедший говорил, что нет бога, то это ничуть не было бы удивительно: на то он и безумный, чтобы говорить безумное; но удивительно то, что безумными безбожниками бывают люди, находящиеся, по-видимому, в здравом уме. Таких безумных сейчас очень много! Это те, которые грешить не боятся!»

Высоко подняв высохший, как стручок перца, указательный палец, Забелин обрушился в своем воззвании на большевиков за то, что они отвергли бога, подняли революцию в России и прогнали царя-батюшку. В заключение пространного воззвания говорилось: «Мы ставим вас в известность, братия и сестры, что по нашим планам, то есть планам Объединенного центра бело-зеленого движения на Кубани, весной 1924 года в нашей области должно вспыхнуть всеобщее восстание против большевистской власти. И вы все, кому дорога наша матушка-Кубань, должны готовиться к этим великим событиям, все как один должны принять в этом восстании свое участие, чтобы сплоченными силами изгнать ненавистную нам власть с нашей земли-кормилицы, подаренной нам царицей Екатериной II, и потом зажить вольной, сытой жизнью, как жили наши предки: прадеды, деды и отцы. Аминь».

Выслушав попа, офицеры молча переглянулись между собой.

— Ну что, братия, каково? — обратился к ним Забелин.

— Что-то великоват церковный крен, — заметил Орлов.

— Обращаться к верующим надо только так, — сказал Забелин.

— Это, пожалуй, верно, — согласился с ним Белов.