Доктор с шумом прочистил горло, наполненный удивлением и протестом звук остался без внимания. Укоризненный взгляд напрасно буравил приятеля.
– Будь по-вашему… – проворчал граф с раздражением.
– Что входило в подарочный комплект? – усики сыщика азартно нахохлились.
– Две чашки и столько же тарелок.
– Более ничего-с?
– На память не жалуюсь! Имейте в виду, часть сервиза я отдал тайному советнику Двинову.
Позвоночник детектива вытянулся струной, грудь пошла колесом. Марк Вениаминович едва не застонал. Хрусть. Кулак сжался под столом, так что заскрипели костяшки.
– Что скажете об этой тарелочке? – полюбопытствовал следователь, посудина замаячила перед лицом Милорадовича. – Сенаторово добро?
Граф отпрянул, очи съехались к переносице, что, вкупе с орлиным носом, напомнило облик хищной птицы.
– Безусловно! Прихватили в доме Семен Николаича?
– Существует только два прибора?
– Господи, сказал же! К чему переспрашивать?!
– В таком случае, откуда в буфете новопреставленного сей экземпляр?
О столешницу брякнула вторая тарелка. Вскрик хозяина прозвучал совершенно по-птичьи. Не помпезно, как подобает крылатым охотникам, а суетливо, точно потревоженный бекас на сыром лугу.
– Удивлены? – сверкнул глазами детектив. – Подумайте, я вас не тороплю. Вопрос не простой.
Тишина длилась целую минуту, дважды или трижды под Захаровым скрипнул обитый кожей стул.
– Вот те на! – уголок генеральского рта подался в сторону. – Он меня допрашивает! Умора! Ладно, отвечу, и убирайтесь вон. Сия мисочка принадлежит господину Рылееву…
– Кондратий Федоровичу? – всплеснул руками чиновник Министерства внутренних дел.
– Ему самому. Вон и щербинка над царевой литерой. Едва приметная-с. Год тому спустил пустяковину в штосс. Объегорил меня хваленый стихоплет. Право, некогда, господа!..
Камердинер, явившийся подать хрен с горчицей, едва не свалился под ноги улепетывающим визитерам, благо, деликатесу опасность не угрожала – вышколенный слуга нипочем не уронит поднос. Портреты на стенах проводили смутьянов взглядами, по коридорам особняка разнесся стук каблуков, весело проскрипели лесенки, наконец, ветер хлопнул парадной, и следователи оказались на улице.
– Куда теперь? – бросил доктор, рука стиснула ворот, не позволяя метели гулять за пазухой. – Сразу к нему?
–
– Понимаю. Чувствами субъекта нижнего ранга можно и пренебречь. К бесу цирлихи-манирлихи! Убежден, ошибки нет. Генерал-губернатор не опустится до лжи…
– Не будьте кретином! Теперь истина на поверхности. Едва мы пришли к выводу о преднамеренном убийстве, литератор явился в кабинет Двинова. Чинить створку, помните? В первый день расследования. Сие погубило кухарку. Коль скоро все решили, что Семен Николаевич подавился, не пришлось бы заметать следы. Оцените импровизацию! Потому и требуется арестная команда, наш убийца – мастер…
Запястья немилосердно саднили, плечи готовились выпрыгнуть из суставов. Рылеева удерживала парочка увальней, одинаковые бобрики на головах внушали мысль о скудности фантазии полицейского цирюльника. Следователь и доктор хмурились; первый из сочувствия, второй – от напряжения.
– Что вы себе дозволяете?! Это произвол! – шлепал пересохшими губами поэт. – Хотя бы закройте дверь, холодно, черт возьми!..
– Боюсь, вы не оставили нам иного выхода! Слишком опасны-с, – ответил Поликарпов извиняющимся тоном, затем добавил: – И впрямь, господа, притворите воротца. Не хватало еще простудить арестанта.
Один из громил протопал через фойе, лязгнул засов, и шторы, парусившие на сквозняке, тотчас обмякли.
Захаров уставился на лестницу, ступеньки выгибались коромыслом, исчезая за перилами второго этажа.
– Наверху есть кто-нибудь? – спросил он встревожено.
– Я один. Жена и дочь отправились к родным. В чем… Дьявол! Кажется, дуболомы порвали рукав!.. В чем конкретно меня обвиняют?
– Подозревают. В убийстве сенатора Двинова, – ответил Антон Никодимович.
Рылеев сморщился, точно проглотил лимон, язык прилип к небу.
– Бред! Никого и пальцем не трогал!
– Может, и так, – делано согласился полицейский. – Однако факты, что называется, на лицо!.. С моей стороны глупо рассчитывать на мгновенное признание. Ничего-с, неделька-другая, заговорите…
– Сколько-сколько?! Вы же погубите нас, упрямый осел!
Поликарпов раздул щеки.
– Кого это «нас»? О чем вы?
– Не станем паясничать! Если ко мне накопились вопросы, спрашивайте… Только, пожалуйста, быстрее.
– Глядите, Захаров, и этот спешит. Наберитесь терпения, месье! Отвертеться все одно не выйдет.
– Хорошо-хорошо… Какие там доказательства? Вы говорили о фактах…
– Тарелка с императорским вензелем. Браво! Весьма ловкий ход-с.
Кондратий Федорович разом сник, боевой дух испарился, словно вода на боках тульского самовара. Внутреннее содержание пришло в соответствие с внешней оболочкой: перед сыщиками горбился усталый, опозоренный человек.
– Откуда вам это известно? – в голосе писателя не осталось вызова, одна тоска.