– Поликарпову все и всегда становится ведомо, мой друг. Рано или поздно-с! – констатировал сыщик приосанившись. – Скажите, вы пошли на это ради Ирины?
Кудрявая шевелюра едва заметно качнулась.
– Именно! Хотел, чтобы она ни в чем не нуждалась. Обрела свободу от мужа. Понимаете?
– Вполне,
– Уступил чертову посудину за полцены! Впрочем, плевать! Аккурат хватило на брильянтовое колье… Любоваться блеском камней на тонкой, соблазнительной шейке – истинное счастье! Только, молю, не ставьте в известность супругу!..
Лоб Захарова разгладился, взгляд скользнул по растерянному лицу Антона Никодимовича.
– Что вы несете? – изрек Поликарпов свистящим шепотом.
– Ступайте к черту! Я обменял на деньги предмет с вензелем царя Александра. Ради юбки!.. Но, клянусь, никого не убивал… Соображайте живей! Говорю же, нет времени. Ах, как некстати…
Детектив застонал, словно от зубной хвори.
– Тот проиграл в карты, этот продал… Мы с вами, подлинно, ослы, Захаров!
Лекарь схватил хлопающего ресницами поэта за ворот ночной рубашки, нитки треснули под натиском железных перстов.
– Кому? Умоляю, ответьте! – рокотал он. – Кому вы заложили императорское блюдце?
– Пустите его, старина! Ответ известен. Вспомните, кто вошел в покои Двинова с молотком и гвоздями. Кто, исключая любимца муз, слышал наш разговор?
На златом крыльце сидели
Кровать с узорчатым балдахином едва уловимо скрипнула, вес хозяина не досаждал ей. Вишневецкий закинул руки за голову, ноги свесились с края перины. Физиономия молодого человека лучилась от счастья, подвижная, точно костер в зимнем лесу.
После ужина Петр Еремеевич всегда шел к себе, жена – в каминную, где дожидался томик Дефо.
– А может, не бросать Лариску? – проворковал он смешливо. – Конечно, не
Мужчина рывком сел, тонкие пальцы взъерошили шевелюру.
«Нет, – явилась не лишенная печали дума, – когда-нибудь средства кончатся, и нужно будет вновь работать. Следует избавиться от ноши!»
Усилие воли дало привычную сосредоточенность, мажорные настроения канули в лету. Чрезмерная радость от хорошо проделанной работы – непозволительная роскошь. Не хватало еще утратить бдительность! Фрикасе из ягненка под пивным соусом – достаточное вознаграждение за труды. Во всяком случае, на данном этапе. Следует завершить начатое, а после, когда улягутся круги на воде, деньги сами хлынут в карман!
Так-с! Что происходит?
Слуха коснулись непривычные звуки. Никак ступени поют? Само по себе явление обыденное – кто только не бродит в сенаторском дворце, но эти шаги не принадлежат ни одному из домочадцев.
Все-таки размяк! Не почувствовал тревоги. Он чертыхнулся…
Ладонь скользнула под подушку, рукоять заряженного пистолета откликнулась знакомым холодком. Как раз вовремя! Удар, другой… Дверь с хрустом сошла с петель.
Бабах!..
Ковер распахнул объятия господину с бобриком на голове. Сквозь завесу порохового дыма возникла вторая фигура, как две капли воды смахивающая на первую. Бесполезное оружие шлепнулось рядом с покойником, скрытые ножны под гвардейским кителем опустели, мелькнуло тонкое лезвие.
Спальня наполнилась шумом борьбы. Натужное сопение перешло в рык, тот – в ругань, наконец свист вырвался из рассеченного горла. Ни дать ни взять кантата смерти…
Ледяной взгляд Вишневецкого уперся в белого от ужаса толстяка, с отдышкой прислонившегося к перильцам. Вот кого нужно благодарить в провале! Кончить сыщика или бежать? Нет, внизу могут быть еще полицейские. Пора делать ноги. Румяный блин еще покатается в масле, жаль.
Отворять ставни некогда. Благо, не успел скинуть мундир гвардейского экипажа – будет не так холодно! Плечо врезалось в стекло, осколки фейерверком брызнули по сторонам. Будь на тротуаре прохожие, акробатический кульбит завершился бы аплодисментами. Сугроб принял тощую фигуру, как океан рыбешку. Липкая холодная масса ухнула за воротник, глаза и рот немедленно залепились. Срочно продрать их!
Осталось совсем чуть-чуть. Свобода близка.
Треск снега, послышалось чье-то дыхание. Пальцы заработали с удвоенной скоростью, возвращая зрение и ориентацию.
Поздно!..
Затылок Петра Еремеевича взорвался болью, сознание улетучилось, словно пробка из бутылки шампанского.
Над бесчувственным склонилась долговязая тень.
– Дышит…
– Молодцом, Захаров! – крикнул Антон Никодимович из разбитого окна. – Спускаюсь к вам…
Поликарповская трость расщепилась, доктор уставился на остатки лакированной палки так, словно, большего внимания не заслуживало ничего на свете. Руки ощутимо подрагивали – не то от мороза, не то от страха.
Уличные фонари расплывались неясной мозаикой: желтыми квадратами, оранжевыми искорками. В голове снова и снова проигрывался глухой хлопок – звук пистолетного выстрела.
Слава Богу, друг жив!..