На зубок. Сборник рассказов

Охает, извиняется, а сама радуется, что не одна она в этом лесу по дороге носится. А старуха та все молчит, будто и не замечает Галину. Обошла ее и дальше двинулась. По Галине тут ужас пополз, словно паучье стадо. Она на старушку внимательней посмотрела. Глядит, а не старушка это – сама Галина Альбертовна по дороге идет.

– Слушай, а ты чего затихла? – спросил Димка и ухмыльнулся. – Поверила, что ли?

– Что?

Он захохотал и указал рукой на бабулю.

– Это Галина Альбертовна – наш бухгалтер. Она годовую отчетность сдала. Видать, празднует.

Горький вересень

– Позволь мне тобой насладиться…

Это были последние слова, что я слышала.

Мягкое касание острого поцелуя, и все закончилось.

Когда я была ребенком, меня часто водили на похороны. Так получилось, что мои многочисленные тетушки и дядюшки весьма дружно стали покидать этот мир. Я их любила. Но горя по поводу кончины никогда не испытывала.

Однажды, на поминальном обеде я жадно уплетала холодный окорок, зажевывая его овощами, как вдруг ко мне подсел болезненного вида старик – некий дальний родственник нашего старосты. Никогда не видела его ни до, ни после. Он взглянул на мой здоровый аппетит и едко улыбнулся.

– Тебя не пугает смерть?

Я не понимала вопроса. Мне было лет пять, но к этому возрасту я успела повидать, как умирают: бедные от голода, сытые от болезней. Еще от диких зверей, неудачи или просто старости. Смерть была. То тут, то там. То много, то мало. Как ветер.

Помню, я вытерла рот салфеткой и хмыкнула.

– Этому человеку повезло, – строго сказал старик, махнув в сторону гроба моего дядюшки, – он прожил добрую и долгую жизнь. Многое успел, многих радовал. Кроме того, ему сейчас хорошо. Мертв.

– А разве жизнь – это плохо? – спросила я, притягивая к себе пышный белый хлеб.

– Хорошо. Если она заканчивается, – безразлично ответил старик.

Я рассмеялась, и на меня уставилась вереница гневных глаз. Старик пробормотал про детскую несдержанность, и все потихоньку вернулись к обрядовому плачу.

– Какой вы глупый. Жизнь всегда заканчивается, – прошептала я ему на ухо.

Он спокойно кивнул и положил на мою тарелку кусок жареного цыпленка. Лишь много лет спустя я поняла, что жизнь не всегда заканчивается. И это не плохо.

Я лежала в своем гробу и отчего-то вспоминала этот разговор. Значит, он знал о таких, как Хэдли.

К обряду все было готово. Моя родня ждала, когда часы на площади пробьют полдень. Сквозь крышку я слышала плач и шепот. Прощаются. Гости осторожно ступали по ковру, все делали, стараясь не тревожить траурную тишь. Лишь шелест зонтов их выдавал. Должно быть, дождь. Как грустно. Ведь вчера было солнечно, и я радовалась, что буду похоронена в такую чудесную пору.

Именно вчера перед обедом Хэдли пришел ко мне. Рискнул всем и пришел. Я наблюдала, как он планирует над алой запрудой бересклета, перепрыгивает темную решетку ограды, взбирается на крышу пристройки для слуг. Заговоренный плащ с трудом сохранял его от пламенеющего полудня. Лучи скользили по черной плотной ткани, оберегали Хэдли, но я все равно тревожилась.

Он промчался по карнизу над моими окнами и впрыгнул в спальню. Как и в прошлые разы, только теперь запыхавшийся, окутанный плотным смогом. Я подбежала к нему, обняла раскаленное тело. И, наконец, осознала, что готова пойти на это. Согласна умереть. Лишь бы быть с ним.

Мы еще раз повторили план. Я старалась не думать о своей смерти, хотя Хэдли с пугающей дотошностью мне все рассказал. Сутки. Двадцать четыре часа ни жива ни мертва. Одна. Меня ужасали мысли о том, что буду заперта между мирами и вкушу безвременье. Пустоту. Что меня ждет там? Отмахивалась от тягостной думы. Уже теперь-то я знаю, как это было глупо. Ничего там нет. Пустота.

Я очнулась точно в срок. Вслушивалась и пыталась предугадать, как пройдут мои похороны. Так, значит, дождь. Если к вечеру закончится, воздух в пути будет напитан запахами. Интересно, смогу ли я ощутить их сквозь щели гроба?

Часы отбили двенадцать раз, меня подхватили, и началось. Я воображала, как все выглядит. Полагаю, моя семья не поскупилась на прощание. Наверняка они нарядили черных лошадей и пышно задрапировали траурную повозку. Быть может, даже украсили перьями. Люблю перья. Я представляла, как похоронное шествие движется по городу. Медленно петляет, заезжая на каждую из улиц, женщины на сносях прячутся, дети с любопытством выглядывают. Диво ведь. Такие красивые похороны.

Мы ехали и ехали. Как же медленно. Мучительно осознавать все, но находиться где-то вне этого. Я не чувствовала свое тело, не могла им управлять, но и что делалось снаружи, мне было неведомо. Душа, запертая в ящике. Скорее бы все закончилось.

После бесконечно долгого прощания с городом меня привезли в церковный двор. Как хорошо, что служба длится не более получаса. С того момента, как я пересекла границу святой земли, вся сущность моя горела диким пламенем. Единственное, что отвлекало, так это мысли о Хэдли. Он предупреждал, что церковь ― самое сложное. Вытерплю службу, справлюсь со всем обрядом. Осталось недолго.