На зубок. Сборник рассказов

Отпевание должно было закончиться на закате. И когда моя повозка покинула церковную землю, я вкусила такое упоительное блаженство, что стала воображать, как красиво траурное шествие смотрится в лучах низкого солнца. Мы все так же неспешно катились, но время как будто пошло быстрее. Может, оттого, что мои часы смерти почти закончились. Близится полночь. Уже скоро я очнусь по-настоящему.

Постепенно мой гроб наполнился медовой горечью. Мы за городом. Я поняла, что процессия течет через поле вереска. Иней цветения шумел, колебался, оплакивая меня. Запах убаюкивал, и я покачивалась на этих волнах, прощаясь с людской жизнью, ожидала Хэдли. Он придет за мной. Осталось чуть больше часа, и придет.

Гроб качнулся, потянулся, а затем стал медленно спускаться. Священник завел свои традиционные наставления. От его вибрирующего голоса все во мне съежилось. Скорее бы добормотал и пошел прочь. Уже закапывают. Скоро полночь.

Влажные ломти земли густо стучались о крышку гроба, вызывая во мне сбивчивые волны то радости, то паники. Я понимала, что скоро все закончится. Но в тот же миг страх охватывал меня – я оживу под землей. Закопанная в узком темном ящике.

Далекий стройный звон городских часов возвестил, что уже полночь. Я с усилием открыла глаза и впервые вдохнула после своей кончины. Ничего не изменилось. Я просто дышала и чувствовала себя живой. Хэдли говорил об этом. Будто в самом начале изменения не ощутимы, но после… Я попыталась не думать о предстоящей жизни среди детей ночи, а сосредоточилась на своем ящике.

Гроб довольно просторный. Я легко нащупала старые отцовские часы, которые в завещании просила похоронить со мной. Поднесла к лицу и насилу увидела стрелки. Хэдли говорил, что ночному зрению научусь не сразу, но хоть так. Осталось не много. Он уже должен быть здесь. Что ж… подождем.

Я ощупала свое белое платье. Мягкое кружево приятно ласкало пальцы. Бархатная обивка гроба тоже ничего. Все-таки семья хорошо обо мне позаботилась. Наверное, им было больно видеть меня в таком виде. С другой стороны, моя смерть не стала неожиданностью. Мы долго к этому шли.

– Ах, Хэдли, – прошептала я, – скорее уже меня выкапывай.

Час ночи. Его все нет. Я всматривалась в часы, надеясь, что обозналась. Но стрелка точно показывала на римскую единицу. Так где он? Неужели что-то случилось? Я с силой сжала подол платья. Хэдли сказал: что бы ни произошло, я не должна выбираться самостоятельно. Верно. Быть может, не все ушли. Может, он просто ждет. Сейчас, сейчас, еще немного, и я начну чувствовать, как груз земли надо мной тает.

Пять минут. Шесть. Паника.

Я стала колотиться о крышку, кричать, звать его. Если там кто-нибудь есть, пусть. Я хочу знать, почему его до сих пор нет.

Что-то стукнуло с лязганьем. Лопата? Но почему я не услышала, не почувствовала? Неукротимая радость окатила меня. Все получилось. Пришел. Мой гроб рванул вверх, отчего дыхание перехватило, и мягко опустился на землю. Я сжала часы – час, десять минут. Навсегда запомню эти мгновения. Еще чуть-чуть ― и свободны. Вместе. Навечно.

Хэдли ловко сбросил крышку и беззаботно улыбнулся.

– Прости, они решили похоронить тебя в другом месте. Пришлось поискать.

Я бросилась ему на шею. Каскад хмельных поцелуев захлестнул меня – слепое неисчерпаемое счастье. Как вдруг на что-то наткнулась, а Хэдли замер и отпустил. Я сделала шаг назад, всматриваясь в его застывшее лицо, и отчаянно закричала.

По широкой груди неотвратимо лилась кровь. Острие осины пронзило сердце, и моя бессмертная любовь гасла. Он начал распыляться сизым прахом над цветущим вереском. И лишь тогда, когда Хэдли покинул меня порывом горького цветения, я увидела его убийцу.

Тот самый болезненный старик стоял напротив. Такой дряхлый и такой воинственный. Он приставил к моему лбу арбалет, сверкнувший серебряными стрелами и, едко улыбнувшись, спросил:

– Тебя не пугает смерть?

Прошка молодец

– Барин, барин! – кричала босоногая девчонка лет восьми, догоняя мою лошадь. – Беда, барин! Прошка на башню залез, а спуститься не может!

Я развернул кобылу.

– Это которая над рекой стоит?

– Да! Он там висит теперь, я до батеньки побежала, а вы тут. Помогите, богом прошу.

Я припустил лошадь, а девчонка побежала следом.

Угрюмый остов высился над рекой, разделенный надвое корявой трещиной. На самой вершине стоял мальчик. Прижимаясь всем телом к холодным камням, он оцепенело глядел на реку. Я спешился и бросился к нему, одолевая бесчисленные, порой обломанные ступени.

Когда я приблизился, мальчик был совершенно обессилен и медленно сползал по стенке. Я подобрался к его выступу и попытался начать разговор, но мальчик не откликался. Тогда я вытянулся ему навстречу и попробовал коснуться плеча, однако сделать это из башни было невозможно. Еще раз обдумав решение и предупредив мальчишку, я вылез на пик остова.

Боясь оступиться, я подполз к нему сверху и осторожно вылез на выступ. Прошка смотрел на реку, и только завидев меня рядом, улыбнулся.

– Что ж ты делаешь, черт? Хватайся за руку, сейчас выберемся.