Nabat_1

«Третий там?»

Неожиданная догадка отняла у него секунду внимания, и этим воспользовался Лемтюгов: он резко ударил ботинком в колено Дмитрия, быстро развернулся и нанес ему сокрушительный удар головой в подбородок. Дмитрий раскинул руки и отлетел к ле­вой переборке, оседая на пол. Он выронил свой «сечкин».

Крен исчез, самолет выровнялся.

Промедление смерти подобно, и Лемтюгов отчаянно ко­лотил ногой в дверь туалета, неистово при этом мыча закле­енным ртом. Дверь распахнулась резко, на миг выглянул третий боевик, и Лемтюгов спиной ввалился внутрь, но лишь спиной. Он так и мычал, что означало требование немедлен­но развязать ему руки.

Ближе всех к пилотской кабине сидела чета Судских. Он — у прохода, она — у окна. Когда занялась перестрелка и самолет свалился в правый крен, Судских, преодолевая давление, от­стегнул ремни и выжидал момента, если вдруг наступит его че­ред вмешаться в критическую ситуацию. Не надо объяснять, что со свободными руками Лемтюгов превратится в разъярен­ного зверя и спасения никому не будет. А еще оставался третий вооруженный поделыцик. Он напружинился, вскочил резко и выбросил свое тело из кресла прямо в тамбур пилотской каби­ны. Прыть далеко не юношеская, подобрать «сечкин» Дмитрия не получилось, и Судских, крепко схватив Лемтюгова за груд­ки, толкнул его внутрь и тотчас вытянул на себя. Это получи­лось чисто. Ни Лемтюгов, ни боевик сзади не ожидали натиска: Судских буквально выкинул Лемтюгова наружу, где его пере­хватил подоспевший Луцевич. Голова Лемтюгова, сразившая Дмитрия булавой, подвела на этот раз: удар ею в тяжелую дверь пилотской кабины оказался не менее тяжелым. Проем, закры­вавший прежде третьего боевика, освободился, обнажив карти­ну внутри: боевика заклинило между стенкой туалета и унитазом, к тому же мешал подняться труп другого. Луцевич не мешкал: движение — и «сечкин» в руке, секунда — хлопнул выстрел. Других движений изнутри не последовало. Но оставался Лем­тюгов, хотя и связанный.

Нет, успел развязаться... Судских ощутил короткопалые лапы на своем горле сзади. От неожиданности поплыли круги перед глазами, пол, переборки, будто самолет срывался в штопор.

«Какой же я слабый», — пространно подумал он. Собрав остатки сил, он перехватил запястья Лемтюгова и, наклонясь, перебросил тело через себя. В тесноте тамбура прием полу­чился наполовину, и Судских всего лишь свалил Лемтюгова вбок, освободившись от удушающих рук. И опять подстра­ховал Луцевич. Он мощно поддел коленом Лемтюгова, вы­свобождая Судских.

— Наконец-то, — с трудом переводя дух, промолвил Суд­ских. Он встал с колен, рассматривая свои ладони. Никогда прежде он не дрался, не вступал в единоборство. Жизнь учи­ла и этому.

Луцевич колдовал уже над Дмитрием, который пришел в себя. Боковым зрением Луцевич увидел встающую из кресла Лайму, а сзади...

— Лайма, назад! — крикнул он зычно: с коротким «узи» в руках в проходе появилась с ошалевшими глазами стюардес­са. О ней забыли.

Крик Луцевича пронзил Судских электрическим током. От этого удара он метнулся в салон, падая, успел толкнуть Лайму в кресло. Короткой очередью протарахтел «узи», с опозданием в долю секунды хлопнул «сечкин». Стюардесса свалилась снопом.

В падении Судских перевернулся и затылком ощутил летя­щую пулю. Он заставил себя развернуться навстречу ей, видел ее, таранящую воздух. Ему почудилось, что он сможет и успеет оттолкнуть ее, но только вправо и пуля, изменив полет, ударит Лайму. Он не успел уклониться, принимая удар на себя.

— Господи, — простонал он. — Опять в голову!..

Луцевич уже был рядом.

— Держись, Игорек! Касательное ранение, раздроблена височная кость. Лайма, вату, бинт, йодовидон!

— Я сама остановлю кровь, — склонилась над мужем Лай­ма, положив ладонь на рваную рану. Тенькнула ее слеза.

«Держись, княже, — донеслось издалека. Судских узнал голос Тишки-ангела. — Ты выполнил завет и прощен Все­вышним. Что ж ты не воспользовался мечом архангела?»

Сознание опять угасло.

Двумя прыжками Луцевич достиг пилотской кабины и, при­открыв дверь, чтобы не нарваться на пулю, крикнул внутрь:

— Ребята, все в порядке, курс на Питер! Быстрей! Стар­шой, не держи дизеля!..

5—22

Пармен доехал до Рязани лишь в первом часу ночи. Рей­совый автобус останавливали патрули раз десять, проверки были тщательные. Притихшие пассажиры не сопротивлялись: опять в стране бунт, ищут зачинщиков и бандитов. Кто опять? Конечно, коммуняки, кому еще!

Так думал каждый, хотя на самом деле обычным грабе­жом занимались подручные Лемтюгова в Москве и области по крутым особнякам, но Гречаный установил жесткую систе­му перехвата, от чего все кошки ночью были черными и, само собой, коммунячьими.

На последний автобус в Скопин Пармен опоздал, но в пору отходил поезд на Ряжск. В общий вагон билетов не было, пришлось ему раскошелиться на купейный.