Nabat_1

К его удивлению, он оказался единственным пассажиром в купе. Кто-то не поспел в дорогу, и Пармену повезло. Пос­тель он не взял, к неудовольствию проводницы, и, облоко­тившись на свернутый матрас, подремывал. Дверь плотно не прикрыл и выглядывал из-под ладони в коридор просто так.

Подвыпивших молодых парней, шастающих по коридо­ру, он заприметил сразу. Они занимали подряд три купе, гал­дели и прогуливались по вагонам от нечего делать.

« Ну и компания, — осуждающе подумал Пармен. — Кто бы это?»

Ясность внесла проводница, пришедшая забрать лишние одеяла: спортсмены едут после соревнований в Москве.

— Ох уж и никчемные, колобродят от самой Москвы, на­хальные, а сумки у них тяжеленные, здоровые...

— До Саратова, небось? — полюбопытствовал Пармен.

— Ишо и в Саратов таких. До Ряжска, как и вы.

«Попутчики», — отметил он и потерял к ним интерес.

Только не понравилось Пармену, когда среди ночи вошел

в купе один из этих спортсменов, здоровенный, подбородок утюгом, включил свет и принялся разглядывать Пармена. Он поднял голову на пришельца и встретился с абсолютно трез­вым взглядом.

— Спи, дед, — успокоил он Пармена и ушел, плотно за­двинув дверь. Света не выключил.

«Старший, наверно», — не обиделся Пармен. Выключил свет и приуснул спокойно до упора. Спортсмены, так спортсмены.

Перед Ряжском его разбудила проводница. Он оделся и, сидя в купе с открытой дверью, ждал, когда спешный люд освободит проход. Выходя в тамбур, переругивались спорт­смены, бухали их тяжелые сумки о переборки. Пармен тер­пеливо ждал.

Поезд затормозил, и Пармен покинул купе. В коридоре было свободно. Он застиг последнего спортсмена в тамбуре, тот с уси­лием нес перед собой увесистую кису из брезентовой ткани.

Пармен вышел на перрон. Всего лишь шестой час утра, и оказии до Скопина ждать нечего, да там еще до хутора кило­метров двадцать пеше по морозцу... Опоздал, ничего не по­пишешь.

Спортсмены устремились к выходу в город, а Пармен — в зал ожидания. Пустыми были все места, но Пармен стал раз­глядывать из окна привокзальную площадь.

«Хорошо живут! — отметил он усаживающихся в два крупных джипа знакомых по вагону парней. Отметил Пар­мен и шипованную резину на широких скатах, усиленные фары и лебедки впереди. — Молодые, прыткие, призы, не­бось, взяли...»

— Могу обратиться? — услышал он за спиной и — при­косновение к плечу. Он оглянулся и увидел дядьку лет шес­тидесяти с доброй рязанской физиономией и робкой улыбкой.—Я вот наблюдаю за вами и так думаю, что до утра вы ожидаете. Часом, не в Скопин надо?

«Это еще почему?» — не торопился с ответом Пармен. Гре­чаный строго-настрого запретил добираться с попутчиками. Только автобусом, а в Скопине его дождется машина. И толь­ко так.

— Я почему спрашиваю, — наседал доброхот. — Прово­жал сына с детьми, а назад одному боязно, и если вам в Ско­пин, милости просим. Мил человек, не сумневайтесь, у меня «аппарат», я и в район свезу, если надо, и у меня почаевни­чаете в Скопине.

«Извозом занимается, — понял Пармен. — Про внуков наврал. Ехать один боится, а сидеть до утра жадничает».

— А до Скопина сколь возьмете?

— Ничего не возьму, — решительно заявил дядька. — За уважение не беру. А в район если, сговоримся. Евфимием меня зовут, — представился дядька, протянул ладошку ло­дочкой и подчеркнул: — Е, Be.

Пармен согласился. Они вышли на привокзальную пло­щадь, и дядька сразу повел его к одинокому «ижу-комби», какие остались не в каждом музее. «Аппарат» густо запоро­шило снегом, видать, не один час дожидался Евфимий пас­сажиров, а свою первую весну справил давным-давно, если не раньше хозяина. Любовь к нему, стало быть, сберегла. Однако двигатель затарахтел с полуоборота, и рабочий ход оказался ровным, и хозяин управлял им умело.

Евфимий разгонял сон в пути длинными монологами, кото­рые прерывались только тычками в плечо Пармена с непремен­ным «слышь». Дорога до Скопина была укатанной, увалы снега высились по обочинам, и это не отвлекало Евфимия от расска­зов: грейдер чистил трассу регулярно. Попутные машины не показывались, встречные тоже, и в дальнем свете фар искри­лась падающая ранняя изморозь. Укачивало, и Пармен, несмотря на словоохотливость Евфимия, убей Бог, не запомнил, что он рассказывал непрерывно. Что-то про кремлевские заговоры, о которых здесь знают хорошо, про банки, которым лишь бы у людей деньги выудить, и еще про смелых людей, которые не позволят грабить русских. «Не позволють», — он так и сказал.

До Скопина добрались к семи часам утра.

— Ты уж меня, хороший человек, к вокзалу доставь, — попросил Пармен, осоловевший от Евфимия. — Я автобуса дождусь.

—- А и ладно! — согласился он, довольный ездкой без при­ключений. — А то вон того найми. — Со смехом указал Ев­фимий на джип у самого выхода на перрон, который был ничем не хуже увезшего спортсменов.

Распрощались с обоюдным удовольствием. Пармен вы­ждал, пока «аппарат» уехал, и направился к джипу. Номер оказался тем, какой назвал ему Гречаный.

— Здорово ночевали! — открыл он водительскую дверцу,