Nabat_1

Мертвые сраму не имут, но в гробу бедный Фима в пол­ном смысле слова поворочался. Жизнь продолжалась, и то­варищ Фимы по сатирическому цеху, выступая на концерте по случаю Дня Парижской коммуны, вскользь упомянул о том, что готовится к выходу в свет книжка юморин Фимы Иванова под названием «Яйца в профиль, яйца в фас». Това­рища Фимы звали Леон Бронштейн, и через неделю Москва была взбудоражена сообщением о его трагической гибели.

Также в подъезде своего дома, также с проломленным чере­пом. Теперь по ЦТ выступил Генеральный прокурор и доло­жился народу о захвате склада наркотиков на квартире Леона Бронштейна. Ведется следствие. Следствие ведут знатоки.

Вскоре по этому делу взяли телекомментатора Абрама Тер­ца, еще одного сатирика, любимца Одессы, но проживающе­го в Москве Миню Крачковского. Под руку попались Окопник и Кирилл Пугачев. Доказательства причастности неопровер­жимые. Повезло одной Крысе Робокайте — была на гастро­лях в Испании. Пела, как обычно, серенько, но повезло крепко! Вся Москва зло обсуждала именно этот последний случай: серенькая внешность, серенький голос, а денег куры не клю­ют. И милиция до Испании не дотянется! Ну не сволочи эти мормойцы, а?

Волна стихийных митингов прокатилась по столице. «Ми­лиция нравов» пресекала их жестко, но голоса митингующих звучали резко.

— Вы что делаете, славяне? — возмущались ветераны тру­да, афганской и чеченской войн. — Нас гробят и грабят жиды, а вы еще палками по головам! Бей жидов, спасай Россию!

Следствие по делу наркомафии разрасталось, ниточка по­вела к банкирам, фирмачам и коммерсантам. Постепенно уп­лотнялась ниточка очередей к ОВИРам. Она стала весьма заметной после взрыва бомбы в ЦУМе. Народу наваляло уйму. Бомбиста взяли там же. Им оказался преподаватель кон­серватории Осип Шендерович. Белый как мел, предчувствуя скорую расправу, он закричал дико: «Братья, опомнитесь, я бомбы никогда в руках не держал!» Забили на месте.

Участились случаи нападения на квартиры лиц неславян­ской национальности, убийства и грабежи. Москва спала не­спокойно.

«Цунами, цунами, не шуткуй с нами, — юморил про себя начальник «милиции нравов» генерал Христюк, знакомясь со сводками ночных происшествий. — Какие там стихийные бедствия, какие там неожиданности! Народ не проведешь, знает, кого бить!»

Христюк находился в прекрасном настроении, несмотря на мрачные цифры ночных дел: 38 вооруженных налетов, 23 ог­рабления с применением физической силы, 14 изнасилований, погибло 54 человека, из них 13 детей. Хорошо ему было оттого, что задержанного певца Окопника он лично таскал за нос и бил по мордасам. Припомнил тому богомерзкое пение и болтовню о высоком искусстве. Сам Христюк в искусстве ничего не пони­мал, но догадывался: если кто-то много рассуждает о прекрас­ном, значит, сам ничего в нем не смыслит.

Ознакомившись со сводкой, Христюк вызвал своего за­местителя по политчасти Мастачного. Оба призывались ког­да-то с Черниговщины во внутренние войска, отслужив, по оргнабору, осели в Москве, пошли в постовые, почти разом женились на лимитчицах, выправили аттестаты зрелости че­рез какого-то потерпевшего, выучились по такому случаю в Милицейской академии, и похожи они были друг на друга, как две черниговские картофелины, плотненькие и кургузые. Шли бок о бок по жизни, подталкивая друг друга на верх служебной лестницы, но поднимались по ней с разницей в одну ступеньку: сначала Мастачный подсаживал Христюка, потом Христюк вытаскивал Мастачного. На дружбу это не влияло: синхронность поступков шла в ногу. Оба одновре­менно взялись осваивать теннис, а жены — английский язык; мужья распробовали джин, а жены — крекеры.

— Текеть мазут, Вася, — кивнул на сводку Христюк.

— Народный гнев, Федя, — понял того Мастачный.

— Президент опять собирает МВД и разведку...

— Будь спок, Федя. Шестеро задержанных на месте лиц кавказской национальности, пятеро убиты в перестрелке. Ви­дать, им житья не дают жиды. Муниципалы и регионалы нас поддержат, у них тоже хорошие результаты.

— Одно дело делаем, Вася, — согласился Христюк и стал собирать бумаги в папку для доклада.

Судских также вызвали в Кремль. Он взял водителя на тот случай, чтобы в дороге проглядеть последние оператив­ки и доклады начальников отделов о проделанной работе.

Первый квартал сложился напряженным. То тут, то там появлялись листовки с призывом бить иноверцев, сплотить­ся вокруг Православной церкви. Церковь же заняла позицию стороннего наблюдателя. Судских передали, что президент лично просил патриарха вмешаться, но владыко сослался на дела сии как на светские и напомнил президенту о Трифе. Президент соответственно сделал накачку Воливачу, а тот, калач тертый, попросил у владыки конкретики, чем именно Триф вызвал гнев Церкви. Топтались по кругу, а листовки стали появляться более агрессивные и злые.

Одну из них он держал сейчас в руках: