Набег язычества на рубеже веков

Человеческие утраты принципиально неизбывны. Время смягчает их боль, но не может избавить нас от самой тоски по дорогому для нас человеку, до конца заглушить жажду его присутствия. И вот, по законам незримого мира, самые дорогие и необходимые люди всё же возвращаются к нам – в слове, в звуке, в цвете, в каких-то неуловимых оттенках бытия. В запахе.

Вот и ещё одну зиму мы пережили. Вновь над нами тёплое солнце. «…Лето идёт к нам, на балконе завьётся плющ…» Скоро оживут, распустятся белые гроздья акации, и мы вдохнём её колдовской запах…

Какая бы погода ни стояла на дворе.

Специфика художественного слова в трудах С.Б. Бураго

Э. М. Свенцицкая

В осмыслении феномена слова в литературоведческой науке существуют две противоположные тенденции. Во-первых, это идущий от структурно-семиотической естетики В. П. Григорьева и Ю. М. Лотмана взгляд на слово как на знак с его чисто условной связью плана выражения и плана содержания. Во-вторых, это утверждение непосредственной проявленности бытия в слове и самоценности слова. У истоков данной концепции стоит прежде всего А. А. Потебня. В своей работе «Эстетика и поэтика» он пишет: «Слово есть самая вещь, и это доказывается не столько филологической связью слов, обозначающих «слово» и «вещь», сколько распространенным на все слова верованием, что они обозначают сущность явлений. Слово, как сущность вещи, в молитве и заклятии, получает власть над природою… Таинственная связь слова и предмета не ограничивается одними священными словами заговоров: она остается при словах и в обыденной речи» (1, с. 173). Данный строй мыслей повлиял на русскую религиозную философию, и прежде всего на П. А. Флоренского: «Слово есть самая реальность, словом высказываемая, не то чтобы дубль ее, рядом с ней поставленная копия, а именно она, самая реальность в своем нумерологическом самотождестве» (2, с.293). В дальнейшем развитии литературоведческой науки онтологическая тенденция проявляется двояким образом: с одной стороны, слово – проявление бытия как такового, в его философском понимании, и, с другой стороны, оно же – отдельное бытие, не сводимое ни на какое другое. Это раздвоение отчетливо проявляется при сопоставлении работ А. Ф. Лосева и Г. О. Винокура.

Полярность данных тенденций проявляется очень четко. Если слово – знак, то оно лишь отсылает к определенному содержанию, представляя собой некоторую условную конструкцию, и потому является орудием, средством, носит подчиненный характер. Если же слово – особого рода бытийная реальность, то оно – непосредственное проявление своего содержания, глубинное единство выражения и смысла, не средство, а самоценная духовная сущность, которая носит действенный, преобразующий характер.

В украинском литературоведении также проявляются вишеуказанные полярности: осмысление слова как знака реализуется в работах А. И. Белецкого, Ю. С. Лазевника, Т. И. Гундоровой концепция слова как отдельного эстетического бытия – в работах М. Х. Коцюбинской, Б. П. Иванюка, Н. В. Костенко, А. А. Ткаченко, С. Б. Бураго.