Читаем Набег язычества на рубеже веков полностью

Эта завершенность-незавершенность – сродни «бесконечной мелодии» вагнеровских лейтмотивов, причем не менее, чем лексическая семантика текста, важна здесь его звуковая, музыкальная организация. Именно так и понимал роль песни Гаэтана в драме «Роза и Крест» сам автор: «Есть песни, в которых звучит смутный зов к желанному и неизвестному, – писал Блок. – Можно совсем забыть слова этих песен, могут запомниться лишь несвязанные отрывки слов; но самый напев все будет звучать в памяти, призывая и томя призывом. Одну из таких туманных северных песен спел в южном французском замке заезжий жонглер» (IV, 527).

«Напев» этой песни и становится главным организующим началом блоковской драмы. Песня Гаэтана начинается с высочайшей для поэзии гласности: «Ревет ураган…», которая подкреплена четким полнозвучием двух первых строф; затем – с изменением размера – происходит падение звучности стиха («В темных расселинах ночи…»), а тема «человек и мир», ярко развитая в четырех следующих строфах, обнаруживает самый характерный для стихотворения, средний уровень звучания, после чего строфа, вводящая тему житейского («Всюду – беда и утраты…»), звучит наиболее глухо, но в ней очень важный для концепции драмы неуклонный подъем звучности, сливающийся затем с ее самым высоким уровнем повторенных в конце двух первых строф песни. И всегда динамика полнозвучности стиха точно соответствует лексической семантике песни Гаэтана. Причем, она ни в коей мере не «раскрашивает» стихотворение, а напротив, является первым проявлением того сгустка творческой энергии или, как говорил Блок, «нервного клубка» (IV, 531), который и реализуется затем в поэзии. Реальное звучание и музыкальная организованность стиха максимально насыщается у Блока идеей и смыслом и становится художественным смыслом, который в структуре драмы «Роза и Крест» играет роль подлинного лейтмотива произведения.

Но ведь в европейской культуре именно Вагнер был создателем музыкального символа – лейтмотива, который в зависимости от контекста до бесконечности углубляет свое символическое значение, чем и смыкается с символом в поэзии, также бесконечно углубляющим свое значение в зависимости от контекста.

И характерно то, что музыкальная символика вызывает к жизни символику слова (которой насыщен литературный текст музыкальной драмы Вагнера), а поэтический символ стремится к смыслообразующей музыкальности стиха, а вовсе не к формальной логике. Именно благодаря ему стала доступной нашему восприятию и внутреннему пониманию строка: «Мчится мгновенный век». При всем этом естественно, что, размышляя о постановке «Розы и Креста», Блок мечтает о музыке к драме, созвучной ее характеру: «Не Гнесин (или – хоть не его Гаэтан). Мой Вагнер»94.

Между тем, поставить пьесу в театре оказалось невозможно. Блок, в этот период особенно напряженно искавший простоту и правду в искусстве, мог доверить ее только Художественному театру. Но дневниковая запись его разговора со Станиславским говорит только о том, что знаменитый режиссер был очень далек от поэтики драмы, высказывал озабоченность сугубо актерскими ходами, даже «бенефисностью» ролей, после чего признался, что «не усвоил и четверти в пьесе» (VII, 244). Блок не сомневался в том, сможет ли он пойти навстречу «театральным» требованиям Станиславского. «Сомневаюсь и теперь, надо ли «огрублять», досказывать, подчеркивать, – писал Блок. – Может быть, не я написал невразумительно, а театр и зритель не готовы к моей «сжатости» (VII, 244–245). И заключил: «По-видимому, и с Художественным театром ничего не выйдет, и «Розу и Крест» придется только напечатать, а ставить на сцене еще не пришла пора» (VII, 245).

Тем обстоятельством, что драматургические принципы Блока не находили своего сценического воплощения, и следует, вероятно, объяснить то, что после удивительной в своем художественном совершенстве драмы «Роза и Крест» поэт не написал ни одной законченной пьесы (если не считать переводов), хотя с театром был связан до последних дней своей жизни. Дело в том, что, строго говоря, «Роза и Крест», подверженная принципу музыкального развития, – не драма в обычном понимании этого термина, а именно своего рода музыкальная драма, требующая собственно музыкального оформления и соответствующей режиссуры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.
Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.

В новой книге известного писателя, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрываются тайны четырех самых великих романов Ф. М. Достоевского — «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира.Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразилась в его произведениях? Кто были прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой Легенды о Великом инквизиторе? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и не написанном втором томе романа? На эти и другие вопросы читатель найдет ответы в книге «Расшифрованный Достоевский».

Борис Вадимович Соколов

Критика / Литературоведение / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное