Наблюдатель

– Я просто парю, черт возьми, – мечтательно проговорил Ларри, излучая блаженство.

– М-м-м… и я, – лениво протянула Кларисса, потом пристроилась рядом и принялась массировать мне плечи.

– Я тебя люблю, – восторженно выдохнула я.

– И я тебя люблю! Прикинь, если бы мы с тобой не встретились, – нет, ты просто прикинь! – она вытянула губы трубочкой и втянула воздух, а я будто сама испытала восхитительное ощущение, когда он наполнил ее легкие и вырвался изо рта. Том приобнял меня:

– Придется тебе переехать к нам в Лондон.

– О нет! Теперь я уж точно переберусь в Марсель и буду вместе с Жеромом выращивать базилик, делать детей и не вылезать из комбинезонов.

– Так держать, Лия! Ради этого Эмили Дэвисон[197] и бросилась под лошадь! – но сейчас слова Лоуренса отскакивали от меня, как град от тротуара.

– Не убивай в ней мечту, Лал! – произнесла Кларисса, мягко разминая большими пальцами промежуток между моими лопатками. Что ты сам-то собираешься делать в этом году?

Лоуренс затушил самокрутку о бетонный пол.

– Думал съехаться с Лизой, – пожал он плечами.

Давление пальцев Клариссы на моей спине сделалось почти что нестерпимым.

– Пойдемте обратно, – предложила она внезапно. – Хочу танцевать!

* * *

– Что еще за Лиза? – спросила я его следующим вечером по дороге домой. Том и Кларисса дремали на заднем сиденье, я же уселась на переднее, рядом с Ларри. В желтом солнечном свете, проникавшем через ветровое стекло, танцевали пылинки на приборной панели. Он слушал какой-то дорожный софт-рок.

– Моя слабость, – признался он. – Шоссе и Eagles.

Что ж, неудивительно.

– А?

– Хм? – он пристально уставился перед собой – видимо, совершенно пустая дорога требовала серьезной концентрации.

– Лиза, – повторила я.

Лицо его было совершенно спокойным, речь бесстрастной – ни намека на эмоции.

– Мы встречаемся уже некоторое время, – сказал он наконец.

Что ж, если он не выдает эмоций, то и я не стану. Жаркая волна смущения залила щеки, и я нахмурилась, пытаясь ее сдержать. Я чувствовала его взгляд.

– Солнце прямо в глаза светит, – пояснила я, картинно сощурившись.

Опустив руку на мое колено, он легонько сжал его.

– Ты ведь никогда не спрашивала, есть ли у меня кто-нибудь, – тихо сказал он.

Я рассмеялась и подумала: «Да уж, эти слова я еще не скоро забуду!» Магнитола тактично замолчала.

– Ты ведь сам сказал, что твоя личная жизнь – сплошная катастрофа.

– Так и есть. Разве нет? – пробормотал он.

Несколько километров мы ехали в тишине. Солнце уже почти село, окрасив закатными лучами асфальт и скрытую в тумане зеленую кайму кустарника. Все так же глядя только перед собой, он заговорил.

– Послушай, Лия, у нас с Лизой все сложно. Мы познакомились в универе, но почти все это время держали дистанцию. У нас всегда были открытые отношения. Мне вообще чуждо собственничество – ты это знаешь.

Я кивнула. Ну конечно, сейчас он заведет песню о том, какой он прогрессивный и толерантный.

– И в следующем году, думаю, ситуация не изменится. Мы много говорили этим летом, и я не знаю… Не знаю, чего я хочу.

Теперь настал его черед жмуриться от яркого солнца. Я решила, что не хочу больше ничего слушать, и потому жизнерадостно улыбнулась ему, призывая посмотреть мне в глаза. Но он не сводил глаз с дороги.

– Как захватывающе! – проговорила я – и сама услышала звенящую пустоту в собственном голосе. Я следила за его рукой, скользящей по рулю.

– Ой, да ладно тебе, – простонал он. – Не надо так!

– Не буду, – ответила я и включила радио.

37 Майкл

«Порой так легко упустить из рук нити собственной жизни» – кажется, так я сказал тогда Лии – ну или что-то в этом роде. Всего лишь бездумный ответ соседу по барной стойке – как окурок, брошенный на тротуар. Я не хотел, чтобы все так закончилось. По крайней мере убеждал себя в этом. Но в самом ли деле все вышло случайно? Ведь в глубине души я и в самом деле хотел сделать ему больно.

Беременность стала заметна осенью. Мы никому не говорили при отъезде из Лондона, а когда Джулиан в сентябре покинул Грецию, срок еще был довольно небольшим, и нам удалось сохранить это в тайне. Нам не хотелось, чтобы дома знали – чтобы суровая реальность разрушила наши планы или чтобы общие знакомые сочли нас полными психами, коли мы решились на подобное. Она сказала мне примерно через месяц после той дурацкой истерики, которую я устроил из-за Стивена, и последующего примирения. Сказала, что собирается оставить ребенка, – и хотя в первые секунды я испытал ужас, сразу за ним наступило странное облегчение и спокойствие. Больше не нужно было изо всех сил доказывать, что я чего-то стою и что-то собой представляю. У меня появилась цель. Решение это было довольно смелым, а значит, я мог хотя бы ненадолго почувствовать себя зрелой личностью. К тому же возникала иллюзия свободы выбора, ощущение, что мы не такие, как наши родители. Анна ошибалась: я вовсе не хотел их бросать. Уж лучше бы все действительно закончилось так, как она сказала…