Наблюдатель

Том и Кларисса проснулись, когда мы подъезжали к деревеньке. Почти весь остаток пути мы с Ларри не сказали друг другу ни слова, и я ехала, из вежливости – а может, из гордости – закрыв глаза, чтобы со стороны казалось, будто я сплю, а не просто злюсь на него. Голос Тома стал сигналом: больше можно не притворяться.

– Так странно, – протянул он.

– Мы уже дома? – мурлыкнула Кларисса голосом полусонного ребенка.

– А моя мама тебе не писала?

– М-м-м, – она потянулась за телефоном, и в зеркале заднего вида я наблюдала, как она медленно приходит в себя.

– «Привет, дорогой», – начал Том. – Господи, да тут править и править. Эта женщина вообще печатать не умеет. – Он моргнул. – «Напомни, пожалуйста, каким рейсом ты летишь? Кларисса летит с тобой? Мы с папой подумали вернуться на день раньше, но я помню, что мы обещали подвезти тебя до аэропорта. Не волнуйся, объясню, когда приедете. Люблю тебя».

– «Не волнуйся»? – переспросила Кларисса. – Это что еще значит?

– Наверное, бабушка Тома наконец-то отбросила коньки. Ей в обед двести лет.

– Не будь мудаком, Лал. Моя бабушка хотя бы не фашистка, как твоя.

Когда мы вошли во двор, я решила, что не стоит привлекать к себе внимания. Пожалуй, догадаться о том, что тут произошло, пока нас не было, не так уж трудно, подумала я. Да и вообще, меня это не касается. Так что, увидев за столиком во дворе Дженни и Брайана, я извинилась и под предлогом того, что завтра уезжать, ушла собирать чемодан. Много позже – в тот час, когда, я знала, на пляже никого не будет, – я незаметно выскользнула из дома и отправилась к морю. Лето подходило к концу, и ночи уже не были такими бархатными, но море оставалось спокойным. Присев на прохладный песок, я застегнула рубашку на все пуговицы. Какое-то время я любовалась недвижимой водной гладью, а потом заметила, что из-за дюн ко мне кто-то идет, – и не удивилась, поняв, что это он. Сначала он ничего не говорил, но я чувствовала его тяжелый взгляд, словно прикосновения пальцев на своем лице. Я заговорила первой – хотела испытать его.

– Значит, Джулиан показал им фотографию?

– Господи ты боже мой! Он что, всем ее разослал? Или нанял глашатая?

Я не стала говорить, где на самом деле ее увидела, – решила, что лучше не пугать его, не то он, чего доброго, сменит пароль от почтового ящика – а мне бы хотелось сохранить к нему доступ. На какое-то время повисло колючее молчание – но я уже не испытывала по этому поводу неловкости.

– Анна ушла, – сказал он наконец.

– Это совсем неудивительно.

Он хмыкнул в знак самоуверенного несогласия – как какой-нибудь завсегдатай форумов, где обсуждают упадок мужественности, – и произнес:

– Давно пора было.

– И то верно, – отозвалась я, про себя размышляя, легко ли мне будет отделаться от него и уйти спать.

Он все еще испытующе смотрел на меня, явно призывая ответить на этот взгляд; потом сказал:

– Знаешь, тебе вовсе не обязательно завтра уезжать.

Я не стала отвечать, и он, не обратив на это внимания, продолжал:

– Анна уехала, и теперь тебе проще будет остаться.

Тут уж я собралась с духом и, взглянув на него, увидела, что лицо его искажено будто приклеенной, тошнотворной улыбкой. Он придвинулся ко мне, и я почувствовала, как сжался желудок. Челюсть у него двигалась как-то неестественно, и у меня мелькнула мысль: может, он вообще не в себе?

– Не стану даже притворяться, что понимаю, о чем речь.

Он взял меня за руку и прошептал:

– Ну же, ты ведь не станешь отрицать, что между нами промелькнула искра. Мы оба чувствуем напряжение.

Удивительно, но в этот момент я вспомнила свою первую работу – в супермаркете. Мне тогда было шестнадцать. Вместе с моим начальником – примерно ровесником Майкла, только за неимением средств не так хорошо сохранившимся, – мы шли по холодильному отделению. На шее у него красовалась татуировка, и откуда-то из основания блестящего розового черепа торчал крысиный хвостик. Был апрель, и нам привезли первую клубнику (распухшую от воды и неестественно ароматную). Мне нравилось, как разливалось по всему складу ее благоухание. В порыве девичей романтичности я даже написала у себя в дневнике об этом аромате нового сезона, с которого начинался каждый мой рабочий день. Мечтательный подросток, я после смены скупала все оставшиеся уцененные хризантемы и украшала ими свою комнату. И вот мой начальник, зажав в руках планшет и облизнув губы, попросил меня поднять с пола ящик с клубникой – и когда я послушно наклонилась (а не присела на корточки, как нас учили в первый день), шлепнул так сильно, что в глазах защипало. От стыда я не могла заставить себя обернуться. В носу жгло, самой себе я казалась грязной.

– Марш вперед, красотка, – беззаботно велел он. – Это для промоакции!

Майкл взял мою руку и положил себе между ног.

– Вот что я чувствую, когда ты рядом, – прошептал он, должно быть, пытаясь придать голосу соблазнительные нотки. – Разве ты не осознаешь своей власти?