Наблюдатель

В каком-то смысле я и в самом деле ощущала собственную власть. В начале лета я бы, наверное, завелась от осознания такой силы. Наверное, тогда я позволила бы ему придвинуться ближе и запустить свою потную руку мне под рубашку и, может быть, даже возбудилась бы, ощутив мочкой уха его жаркое дыхание. Надо же, какой у меня сексуальный босс, подумала бы я, седина в бороду, бес в ребро. Это обряд посвящения. Но теперь я испытывала совсем другие чувства.

– Я осознаю свою власть – и для этого мне никто не нужен, – сказала я и высвободила свою ладонь из его цепких пальцев.

39 Майкл

– По-моему, лучше перенести действие в Италию, – сказала Анжела, стараясь смягчить строгую складку губ. – И вообще, вся сюжетная арка про военную диктатуру – нет, не пойдет. Персонажи все какие-то вялые, да и об этих событиях уже никто не помнит. Греция для меня – это отдых по турпутевке, невоспитанное быдло в самолете и уродливые многоэтажные отели, где на завтрак подают сэндвичи с беконом.

– К тому же ты просто мечтаешь провести полгода в Тоскане, работая над съемками.

– Ой, Грэм, это вряд ли. Скорее, Восточная Англия. И вообще, я представляла себе не гламурную Италию, а скорее Неаполь или Палермо – ну, чтобы было колоритно, как в Афинах. По-моему, нашему персонажу это больше подойдет. Он ведь из бесстрашных.

Я кивнул, допив содержимое стакана. Бесстрашный! Звучит неплохо.

– Я тебя понял. Займусь этим.

Она просияла с таким раздражающим энтузиазмом, что я невольно подумал: и как это Дженни, когда она работала в медиа, удавалось взаимодействовать с этими идиотами?

– Сгораю от нетерпения!

Грэм – куда более слабая половина этой кошмарной парочки – вторил каждому ее слову, и я с мрачным увлечением наблюдал за ним. Анжела хлопнула в ладоши и поднесла их к губам – и на какое-то мгновение мне почудилось, что она сейчас превзойдет саму себя и выдаст что-нибудь вроде «намасте». Но вместо этого она лишь сверкнула глазами и улыбнулась мне, не разжимая своих тонких губ.

– Что ж! Я полетела, господа. У меня полмиллиарда ломтиков копченого лосося, из которых нужно наделать к вечеру закусок, – тут она издала театральный стон. – Наверное, с вами обоими мы увидимся уже после праздников – если, конечно, нас не сожрет живьем плотоядный компьютерный вирус – или чем там нас пугал мой сын. Боже, 2000 год! Какая я старая!

Интересно, она всегда так разговаривает, подумал я, сползая с барного стула. Выйдя на улицу, я оказался в толпе богатеньких школьников, буквально захлестнувшей Лондонский мост, словно тяжелая крикливая золотистоголовая волна. В метро будет вообще кошмар, затосковал я, от души досадуя на Анну за решение переехать к Центральной линии.

Спустившись под землю, я тут же переключился на автопилот и принялся прокладывать себе путь в бесконечных душных переходах.

«Поезда на линиях Хаммерсмит-энд-Сити, Дистрикт, Северной, Бейкерлоо и Виктория следуют с увеличенными интервалами».

Вверх и вниз по винтовым лестницам.

«На остальных линиях движение не затруднено».

Сквозь безликую массу людей-призраков, на узкую платформу.

Внезапно в голове как будто сами собой возникли слова Анжелы – как приговор. «Вялые». Бросаться обвинениями легко – а сама-то вряд ли в скором времени добровольно поедет готовить канапе с копченым лососем в лагерь беженцев из Либерии.

С вереницей других таких же несчастных муравьев я проскользнул в вагон и закрыл глаза. Италия. Что ж, сойдет и Италия. Ей бы там понравилось. Я ощутил приятное покалывание, представив ее изящный силуэт, тоненький, как бумажная кукла, на набережной Тибра или за столиком кафе на Пьяцца Маджоре в Болонье; двухмерная фигурка в платьице с синими анемонами, обретающая объем на фоне декораций.

– Следующая станция Холборн. Выход к Британскому музею.

Холборн, Рассел-сквер, Тоттенхэм-Корт-роуд, Гудж-стрит. Места, где больше никто не живет. Где у нас с ней, пусть ненадолго, сложилось некое подобие совместной жизни.

Я открыл глаза и почувствовал, как сжалось горло. Она стояла на платформе в мужской рубашке и укороченных брючках, которые надевала на концерты в баре Джереми. Волосы собраны в пучок на макушке. В руке – чья-то ручка, такая крошечная, что мне отсюда не видно. Глаза вызывающе смотрят на меня – в них ни следа былой робости. Они ждут ответа.

Но, конечно, ее там не было – их обоих не было, – и, едва появившись, они тут же растворились в потоке спешащих пассажиров.

40 Лия

В каком-то оцепенении, как в тумане, я пересекла газон и ступила на гладкую плитку внутреннего дворика. Как ни странно, я была совершенно спокойна. В последний раз вдохнуть аромат свежего майорана и влажной травы…