Андрей, оставив Иоанна для помощи сыновьям Симона, поспешил навстречу Иисусу, дабы рассказать о том, как устроилось дело. Он встретил их на краю Гефсиманского сада. Иисус никак не прореагировал на сообщение, в том числе, и на переселение семьи Лазаря; впечатление такое, будто заведомо знал обо всем. Солнце висело на волоске от изрезанного горами горизонта. Путникам предстояло пройти несколько сот метров по долинам Кедрон и Енномовой. По правую руку, за спиной, оставались силуэты башни Антония и громадный, вросший в скалу, храм, золотой купол которого состязался с всполохами заката. По левую нависла Масличная гора. Они остановились на минуту у источника Гион, чтобы испить холодной воды и вскоре вступили в город через ворота ессеев. Миновав Нижний пруд, купальню Силосам, гробницу Давида, община оказалась во дворе небольшого двухэтажного дома.
Андрей Иванович, не таясь (в этом не было нужды), стоял в сторонке, наблюдая за хлопотами Марфы и юношей. Второй этаж дома, где и готовились к трапезе, представлял собой единственную комнату размером семь-на семь метров, застланную огромным ковром, широкими вдоль стен полками, уставленными посудой разного предназначения и исключительно из камня. В углу камин с выходом трубы наружу, около которого крутились юноши, переворачивая вертела с агнцем и поливая его красным вином. Всем верховодила Марфа, наполняя блюда разными травами, в том числе, сельдереем, цикорием. Огромная ваза до краев заполнена чаросетом – сладким блюдом из фруктов и орехов. Стола не было; по древней традиции ели правой рукой лежа на левом боку. В последний момент перед приходом гостей Марфа выложила на полотенца пресный хлеб, два кувшина с вином и чаши для него. Оглядев наспех содеянное, она осталась довольна. Стол, сказала сама себе, мог бы поспорить с пасхальным. Вздохнула: «До пасхи шесть дней. Многое может случиться за это время».
И тут во дворе послушались шаги и говор. Марфа взглянула на Марию. Та дрожала как в ознобе. Марфа прижала ее к груди, прошептала:
– Веди себя достойно, сестренка. Не бросайся в объятия, подобно тому, как было у гроба. Возьми себя в руки.
– А если он сам меня обнимет?
– Бедняжка! Если и обнимет, то как сестру.
Иисус вошел в дом первым. Сначала подошел к Лазарю, скорее, внимательно, чем приветливо, взглянул на него. Лазарь, показалось Андрею Ивановичу, не порадовался встрече, скорее испугался, впрочем, тут же расплылся в улыбке. Они не сказали друг другу ни слова. Затем Иисус наклоном головы поздоровался с женщинами и, пройдя к противоположной входной двери стене, сел на низкий стул, опершись спиной на стену. Наступила минута замешательства.
– Господе, – обратилась к Иисусу Марфа, – все готово к трапезе.
Иисус очнулся:
– Что вы медлите, братья? Агнец заклан и ждет своей участи.
Это был намек, но ученики, по обыкновению не поняв его, оживились и один за другим потянулись к умывальнице, где была приготовлена вода и лежала стопка лентиона – полотенец.
Всех опередил Иоанн, бдительно следящий за Учителем, дабы занять место около него. По малости лет ему прощали детскую привязанность, а Учитель своей нежностью и любовью, пожалуй, и поощрял подростка. Одна Мария, хотя старалась и не подавать виду, испытывала некую ревность, а точнее, зависть.
Вскоре за наземном столом начались разного рода разговоры, споры, раздались смех и состязательные тосты. Один кувшин вина был опустошен, принялись за другой. Что ж, подумал Наблюдатель, люди всюду одни и те же. И я с удовольствием принял бы сейчас один-два бокала, но нельзя: я не материален.
Иисус ел мало: от мяса отказался, ограничившись ломтем хлеба, чаросетом и стеблем сельдерея. Он что-то шепнул Иоанну и тот принес низкий стул, на который помог Учителю сесть. У него догадался Андрей Иванович, тянет ногу, это, вероятно, следствие радикулита. Потому и припадает при ходьбе на ногу, прихрамывает. Но что это собирается делать Мария?
А Мария поставила перед Иисусом алавастровый сосуд, наполненный благовониями, опустилась на колени и принялась изливать драгоценное миро сперва на голову Иисуса, а затем и на ноги. Ученики с отрытыми ртами умолкли и даже перестали есть. Еще более их удивило, когда девушка начала вытирать ноги Иисуса своими волосами.
– Что она делает? – тихо обратился Иуда к сидящему подле Фоме. – Она потратила не менее фунта миро. И почему он молчит и позволяет ей эти излишества?
Иуда говорил все громче и увереннее. И теперь обращался непосредственно к Марии, которая совсем растерялась и с ужасом взирала на Учителя.
– К чему такая трата? – осуждал Иуда Марию. – Разве не разумнее было продать это миро за триста, а то и более динариев и раздать нищим?
Его поддержали и другие. Мария готова была разревется и мечтала лишь о том, каким бы чудесным образом исчезнуть со своего места. Но в это время раздался тихий голос Иисуса: