Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

Узнавание этих декораций русским Себастьяном объясняется его кругом чтения. Первое впечатление Себастьяна, явно данное его глазами, В. в своем повествовании может предположить лишь гипотетически. Как и безличный, неидентифицированный рассказчик в «Комнате Джейкоба», он пытается ретроспективно уловить жизнь Себастьяна, его мысли, впечатления и суть. Отстраненный, вспоминающий тон, которым рассказчики в обеих книгах рассказывают о кембриджской жизни объектов своих повествований, усиливается тем, что Себастьяна и Джейкоба уже нет в живых, нет в их комнатах, в их прошлом, в жизни рассказчиков; Кембридж, подобие фальшивой вечности, остается пугающе неизменным.

Через пятнадцать лет после того, как Себастьян окончил Кембридж, В. удается отыскать его друга, теперь уже кембриджского дона, который сообщает В.: «Его тьютор, покойный мистер Джефферсон <…> скучноватый пожилой здоровяк, но тонкий лингвист» [Набоков 2014: 71]. В., возможно, более снисходителен к неизменности кембриджской обстановки – потому что его не настолько туда не допускали, как Вулф, которая, покинув комнату Джейкоба, переходит к насмешкам над донами:

Бедный старик Хэкстебл весь согнут, а Совпит последние двадцать лет каждый вечер восторгается небом, а Коуэн смеется над одними и теми же историями. Нельзя сказать, что светоч знаний прост, чист, или как-то особенно он прост, или чист, или как-то особенно великолепен этот светоч знания, – ведь если поглядеть на них в его лучах (на стене может быть Россетти или репродукции Ван Гога, в вазе – сирень или старые курительные трубки), до чего у них жреческий вид! [Woolf 2008: 38][108].

Вулф показывает кембриджскую жизнь Джейкоба отчасти за счет описания книг в его комнате – точно так же, как Набоков показывает жизнь Себастьяна. Книжная полка в Себастьяновой лондонской квартире представляет собой эмблему темы романа: характеризует выпускника английского университета в первой трети двадцатого века, намекая на ученичество, которому посвятил себя и сам Набоков, готовясь вступить в англоязычную традицию.

Прием описания книжной полки используют и Джеймс Джойс в «Улиссе» (1922), чтобы описать Леопольда Блума, и Осип Мандельштам, чтобы передать семейную историю в своей автобиографии «Шум времени» (1925). Четыре книжных шкафа из четырех произведений кое-что объединяет, и это – Шекспир; у Блума и Мандельштама среди книг есть кое-что русское; у Блума и Джейкоба – Спиноза, но Джойс и Мандельштам не характеризуют английского университетского студента. Описание книжного шкафа Блума, отраженного в зеркале, обрамлено образом инверсии и завершается размышлениями Блума о «недостаточно бережно<м> отношении<и> женщин к литературе» [Джойс 1993: 492]. Описание книжного шкафа у Мандельштама в четвертой главе автобиографии включает тему конфликта и наложения между языками и культурами (ивритом, русским, немецким), отражая несколько десятилетий в жизни целой семьи. В «Комнате Джейкоба» Вулф описывает подборку книг, очень близкую к Себастьяновой в том, как она отображает жизнь молодого англичанина из Тринити-колледжа в Кембридже в 1906 году: