Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

Таким образом, наличие «Дамы с собачкой» (причем именно английского перевода, а не русского оригинала, как можно было бы ожидать от носителя русского языка) на книжной полке Себастьяна благодаря отсылке к эссе Вулф создает трогательное изображение состояния, в котором находится Себастьян: политико-историческое землетрясение лишило его именно того, что перечисляет Вулф.

То «уважение к чужим стандартам», которое присуще Джейкобу, на книжной полке Себастьяна представлено русско-персидским словарем, предположительно оставшимся от восточных штудий Клер, изучавшей языки, точно так же как присутствие Джейн Остин на полке Джейкоба намекает на отсутствующую хозяйку книги. У Джейкоба есть «все елизаветинцы»; полка Себастьяна начинается и заканчивается двумя величайшими пьесами Шекспира.

Окончание «Комнаты Джейкоба» снова напоминает о его отсутствии – за счет описания его лондонских комнат, где его друг Бонами и мать Джейкоба разбирают его вещи:

– Оставил все как было, – поражался Бонами. – <…> Вон письма валяются повсюду, читай кто пожелает.

Он поднял счет за охотничий хлыстик.

– Кажется, оплачен.

Разбросаны были письма Сандры…

Неподвижен воздух в пустой комнате, только занавеска вздувается и вздрагивают цветы в кувшине. Слегка поскрипывает что-то в плетеном кресле, хотя в нем никто не сидит. <…> – А что мне делать с этим, мистер Бонами?

Она показала ему пару старых ботинок Джейкоба [Woolf 2008: 187].

Лондонские комнаты связаны с кембриджской комнатой Джейкоба за счет пассажа, который начинается словами «Неподвижен воздух в пустой комнате» – он впервые появляется после перечисления книг Джейкоба, его греческих фотографий и «гравюры-меццотинто сэра Джошуа» [Woolf 2008: 38]. В обеих комнатах Джейкоб активно отсутствует.

В. впервые навещает маленькую квартиру Себастьяна на Оук-Парк Гарденс, 36, после смерти брата. Книги, фотографии, картина, письма, одежда – все, что обычно ожидаешь найти в жилище умершего интеллектуала. Фотографии у Себастьяна – это два изображения смертной казни в Китае. Греческие книги Джейкоба – часть его кембриджского образования; китайские фотографии Себастьяна относятся к какому-то его творческому замыслу, оставшемуся неизвестным. Позже Набоков расскажет об их источнике, если не о мотивах Себастьяна, в «Память, говори» он вспомнит одного из своих знакомых берлинского периода, молодого студента Дитриха, который «коллекционировал фотографии смертной казни» и приобрел серию снимков, «изображавших все стадии обычной смертной казни в Китае» [Nabokov 1989b: 278]. В своих мемуарах Набоков связывает Дитриха с «правлением Гитлера» [Nabokov 1989b: 279]. Повесить две фотографии из коллекции Дитриха на стену у Себастьяна в 1936 году значит дать историческую характеристику, не повторяя ошибку мистера Гудмэна, который позволял историческому моменту определять искусство [Nabokov 1989b: 278–279][109].

В. описывает одежду Себастьяна до странности детально, надеясь узнать благодаря ей что-то новое о брате:

В платяном шкафу полдюжины костюмов, почти все старые, и у меня мелькнуло ощущение, что это фигура Себастьяна размножена в окостеневших формах распяленных плеч. Вот в этом коричневом пальто я его однажды видел; я потрогал вялый рукав, но он не отозвался на слабый оклик памяти. Были, конечно, и башмаки: они прошагали много миль и наконец достигли конца путешествия. Навзничь распростерлись сложенные сорочки. Что могли мне рассказать о Себастьяне эти притихшие вещи? [Набоков 2014: 56].

Как и пустые, бесполезные и совершенно безжизненные ботинки Джейкоба, парализованная одежда Себастьяна в его опустевшем жилище – это конкретизированное воплощение его отсутствия. В обеих сценах задействована мать покойного: одинокий «жестяной флакон из-под талька» в ванной комнате Себастьяна напоминает о его покойной матери-англичанке Вирджинии Найт благодаря фиалкам: это флакон «с фиалками на спине» [Набоков 2014: 57]; в комнате Джейкоба его вдовая мать беспомощно перебирает вещи сына.