Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

В «Даре» Набоков создает вариации на тему своей скорби и тоски по убитому отцу; он унимает боль паллиативным воздействием творчества; безумие Александра Чернышевского, потерявшего сына, накладывается на то, как Федор во сне воскрешает своего отца посредством работы над его биографией. Боль удается унять паллиативом искусства. В романе «На маяк» Лили рисует сцену, в которой миссис Рэмзи обычно главенствовала: «И теперь боль утраты и горький гнев постепенно… уменьшились; и от причиненных ими мучений осталось подобие противоядия – облегчение, которое само по себе было целительным бальзамом, а также, что гораздо таинственнее, ощущение чьего-то присутствия» [Woolf 1955: 269]. В «Истинной жизни Себастьяна Найта» Набоков заимствует приемы из «Комнаты Джейкоба» – отстранять голос рассказчика от субъекта повествования, описывать скорее обстановку, декорации, а не отсутствующего персонажа, писать вымышленную биографию, – но замещает загробную жизнь пафосом смерти персонажа. Напряжение между биографией и автобиографией, принципиальное для «Истинной жизни Себастьяна Найта», порождает онтологическую переливчатость романа. Произведения Вулф помогли Набокову претворить личную утрату в великую литературу, преобразовать гранит своей жизни в радугу искусства.

Вулф и Набоков показывают сущность своих героев, в то же время настаивая на их непознаваемости. Чтобы передать личность персонажа, Вулф использует артефакты из его жизни, историческую и культурную эпоху, а также отзывы тех, кого персонаж знал. В «Истинной жизни Себастьяна Найта» Себастьян остается тайной, очертания которой очерчены его произведениями. Поскольку они описаны В. и поскольку они сами по себе полны загадок, романы и рассказы Себастьяна невозможно четко интерпретировать, даже приложив усилия. Таким образом, Себастьян непознаваем во множестве смыслов: В. редко с ним виделся, располагает ограниченным материалом, благодаря которому мог бы понять жизнь Себастьяна в Англии, и полагается только на произведения Себастьяна. В. и без того воспринимал Себастьяна отстраненно, что отделяет читателя от Себастьяна дополнительным слоем текста; отрывочные цитаты из произведений Найта служат стимулом для интерпретации, которая открывается из отдельных деталей в неопределимую жизнь. «Истинная жизнь» – это оксюморон, указывающий на бесконечность.

Глава 3. [113] Американские подтексты

Готорн – превосходный писатель.

[Nabokov 1990]

К Джеймсу у меня отношение довольно сложное. Я вообще очень его не люблю, но иногда вдруг построение какой-нибудь его фразы, винтовой поворот необычного наречия или эпитета действуют на меня наподобие электрического разряда, словно ко мне от него идет какой-то поток.

В. В. Набоков. Интервью Альфреду Аппелю – мл. [Набоков 1997–1999, 3: 591]

Не зашифрована ли в письме героя правда о его отношениях с Клэр? Не берусь назвать другого писателя, который так бы умел сбивать с толку своим мастерством – по крайней мере меня, желавшего за автором увидеть человека.

[Набоков 2014: 36]

Литературная и культурная вселенная английской традиции в «Истинной жизни Себастьяна Найта» связана с неопределенностью авторства и зеркальными мирами, эту неопределенность порождающими. Отсылки к американской традиции в романе связаны с призраками, и поэтому, что вполне сообразно теме, почти невидимы. Мир призрачности, неопределенности и волшебства всегда был частью произведений Набокова, начиная с его ранних рассказов, например «Нежити» (1921); для американских вариантов призрачного Набоков вписывает в свои тексты Натаниэля Готорна и Генри Джеймса, которые ввели в американскую литературу европейское (особенно английское и немецкое) сверхъестественное. Из семидесяти девяти новелл Готорна в девятнадцати речь идет о сверхъестественном, и именно их Набоков выбрал, чтобы использовать в «Себастьяне Найте» [Quinn 1910: 12]. Точно так же он использует выраженно сверхъестественные рассказы Джеймса, а не его более реалистические романы. Рассказы Джеймса и Готорна, мерцая, там и сям проступают в тексте Набокова и позволяют читателю заметить отсылки к тому или иному из них. Намеренно ли Набоков вводил в текст эти аллюзии, определить возможно не всегда, но тем не менее духи Готорна и Джеймса вносят свой вклад в общую мерцающую атмосферу набоковского романа.