Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

Мысленно я обозрел современную эру перестуков и призраков, начиная с колотьбы 1848-го года в деревушке Хайдесвилль, штат Нью-Йорк, и кончая гротесками в Кембридже, Массачусетс; я припомнил щиколотки и иные анатомические кастаньеты сестер Фокс <…>; таинственную одинаковость нежных подростков в холодном Эпворте или Тедворте, излучающих такие же помехи, как в древнем Перу; <…> старого Альфреда Русселя Уоллеса, наивного натуралиста, не желающего поверить, что белая фигура, стоящая перед ним босиком <…>, вполне может быть чопорной мисс Кук, которую он только что видел спящей за занавеской в ее углу <…>; еще двух исследователей, <…> руками и ногами вцепившихся в Эусапию, женщину крупную, дебелую, немолодую, провонявшую чесноком и все же сумевшую их облапошить; и скептичного, смущенного фокусника, которого «контролер» очаровательной юной Марджери наставляет, чтобы <…> он продвигался левым чулком вверх, пока не достигнет голого бедра, – на теплой коже которого он обнаружил «телепластическую» массу, наощупь чрезвычайно схожую с холодной сырой печенкой [Набоков 1997–1999, 3: 288].

Каждая личность или место, упомянутые в этом занятном перечне, имеют своих исторических прототипов: случаи полтергейста в семье Уэлсли в Эпсворте, в Англии (1716–1717); «тедвортский барабанщик»; и хорошо известные медиумы-телекинетики – итальянка Эусапия Палладино и знаменитый медиум миссис Мина Крэндон, руководившая «прелестной юной Марджери»[155]. «Деревушка Хайдесвилль» отсылает к родине сестер Фокс, Маргарет и Кэтрин, четырнадцати и одиннадцати лет, которые жили в двухкомнатном фермерском домике в Гайдсвилле, в штате Нью-Йорк. Позже сестры сознались, что использовали яблоко на веревочке, чтобы производить стуки, а для коммуникации во время сеансов – соприкасались лодыжками. Но, в отличие от сестер Фокс, послания сестер Вэйн из потустороннего мира подлинные, не фальшивые, и в рассказе никто из живых этих посланий так и не замечает. Читатель тоже может запросто не заметить эти послания, если его не предупредить, чтобы он искал акростих в последнем абзаце рассказа. Такой способ передать послание для Синтии и Сибил очень уместен: спириты считали, что духи связываются с живыми через анаграммы, акростихи, фразы, написанные задом наперед, и другие словесные загадки[156]. Заставив Синтию и Сибил в самом начале послать рассказчику непривычно живое и яркое восприятие повседневности, а потом, в заключении рассказа, поведать, что именно они это сделали, Набоков тем самым переписывает шарлатанский поступок сестер Фокс и превращает его в сообщение сестер Вэйн о том, что душе и личности после смерти удается уцелеть. Ведь для Набокова, как и для Пушкина, тени способны служить передатчиками художественного видения, связывая нас с трансцендентным и потусторонним.

«Истинная жизнь Себастьяна Найта»: Нина и Аксель Мунте

Помни, что все, что тебе говорится, по сути, тройственно: истолковано рассказчиком, перетолковано слушателем, утаено от обоих покойным героем рассказа.

«Истинная жизнь Себастьяна Найта», гл. 6 [Набоков 2014: 73]