Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

К Лэнгу неприязненно относились более утонченные его современники, такие как Генри Джеймс, Джордж Мур, Макс Бирбом, однако у других он пользовался симпатией за то, как щедро помогал молодым писателям, в том числе Конан Дойлу, чьи ранние произведения поощрял и продвигал. Сэр Артур был известным спиритом и тридцать шесть лет состоял в Обществе психических исследований. Свой интерес к оккультному он унаследовал от отца, Чарльза Атламонта Дойла (1832–1893), алкоголика, скончавшегося в психиатрической лечебнице, и от дяди Ричарда (Дики) Дойла (1824–1883), художника, прославившегося картинами и иллюстрациями на тему волшебства и волшебного мира[175]. Артур Конан Дойл в поэме Шейда упоминается только как автор рассказов о Шерлоке Холмсе, но в 1920-е годы Дойл совершил турне по США и Южной Африке, по собственной инициативе выступая перед тысячами человек в качестве проповедника спиритизма. Они с женой регулярно участвовали в спиритических сеансах и неоднократно беседовали с духом покойного сына, погибшего в Первую мировую войну; кстати, его также звали Кингсли. В 1918 году Дойл написал двухстраничную газетную статью «Жизнь после смерти» [Doyle 1918], и о его деятельности как спирита много говорили в английской прессе как раз в те годы, когда Набоков учился в Кембридже. Особый фурор произвела история о феях в Коттингли: две девочки в графстве Йоркшир сфотографировались с гномом и компанией фей. На Дойла это произвело такое сильное впечатление, что он поехал познакомиться с девочками, отвез пластины с фотоснимками в «Кодак» подтвердить их подлинность и написал книгу «Пришествие фей» [Doyle 1922], в которой настаивал на том, что фотографии – не подделка. Но, как заметил один из биографов, «вскоре появились пространные статьи, которые указали на подозрительное сходство между феями из Коттингли и картинками в объявлении, рекламировавшем марку ночников» [Stashower 1999: 356][176]. В поэме Шейда описывается подобный популярный образ феи в телевизионной рекламе мыла, – и это единственная разновидность фей, которую Шейд признает[177].

Тем не менее, согласно свидетельству в поэме Шейда и куда более сочувственному толкованию этого случая Кинботом в комментариях, Гэзель Шейд оказывается медиумом, воспринимающим полтергейст и способным на общение с духами. Ее имя взято из «Девы озера» Вальтера Скотта, где действие разворачивается в шотландских горах «в тени орешника в далеком Гленартни» (Canto First, 1) [Scott 1894: 123][178] и где появляется «охотник, возникнув из тени орешника» (Canto First, XX) [Scott 1894: 128][179]. Охотник, встретив героиню, Эллен Дуглас, восклицает: «Я встретил фею в стране фей!» (Canto First, XXII) [Scott 1894: 128]. Он становится благодетелем героини и в развязке истории раскрывает свою тайну – он не кто иной, как король Шотландии инкогнито. Земблянский король инкогнито не может стать благодетелем Гэзель, поскольку она в ином мире, но он сочувствует ей. Он – единственный в «Бледном пламени», кто способен испытывать «elfobos»[180], что на земблянском означает «неодолимый страх, насылаемый эльфами» [Набоков 1997–1999, 3: 403]; безумие Кинбота позволяет ему чувствовать и постигать то, что недоступно большинству, и помещает его на границу между двумя мирами.

В «Бледном пламени» Гэзель Шейд становится девой озера, поскольку именно озеро выбирает для того, чтобы покончить с собой мартовской ночью[181]. Как персонаж она располагается на границе между миром людей и миром духов, а также между человеком и стихотворением. Точно так же, как и «дымку», Набоков использует «пелену» («haze») как мотив, указывающий на границу между двумя мирами: в поэме Шейда миссис З. различает свой вулкан-фонтан за «пеленой» [Набоков 1997–1999, 3: 334][182], а в комментарии Кинбота, когда он описывает бегство через хребет Бера, видит далекие кряжи «в нежной дымке» [Набоков 1997–1999, 3: 403][183].