Набоковская Европа

В те годы да, баловался. В поэзии славился социальный надлом, поэмы о Братской ГЭС, Лонжюмо и всякое такое, что звало на свершения, подвиги… А Вадим назло – да нет, не назло, по-другому просто не мог, все советско-общественное ему было противно – писал и манерничал, немножко от Северянина, больше от Белого, пытался подражать и Рембо, и Малларме, русским символистам и японским средневековым поэтам, в общем, был такой надломленно-непонятный. Его стихи, особенно то любимое стихотворение про красавиц-китаянок, по ночам превращаюихся в лисичек-оборотней, знала наизусть и боготворила одна очень образованная литературная дама-пушкинистка в бальзаковском возрасте, или назовем это более патриотично – в возрасте умирающего Пушкина (где-то за тридцать с хвостиком!). Чего она добивалась от этого юного полубога, временно воплотившегося в облике студента-филолога (нонконформиста – гнусавила она в нос)? Как и все встречающиеся на его пути женщины – родить ребенка, а как все очень образованные из его эротического списка – непременно вундеркинда. Дама была невыразительной внешности, но зато сильно восхищалась его творениями, что было приятно и возвышало Вадима в своих глазах. Он так и не смог вспомнить потом, трахнул ли он ее спьяну или все-таки удалось соскочить? Много позже, уже будучи известным ученым с мировым именем (а в кого еще мог превратиться отец предположительного вундеркинда?), он был врасплох застигнут телефонным звонком от этой дамочки, которая непременно хотела, чтобы Вадим посетил ее в больнице.

– Сколько же ей сейчас лет? – в ужасе стал пересчитывать Вадим. Получалось, что много, ведь за это время и он из кудрявого поэта-романтика превратился в весьма солидного ученого сорокалетнего возраста. – Она же, наверное, уже пенсионерка, – еще раз испугался он течению времени. Тем временем старушка из телефонной трубки настойчиво хотела с ним побеседовать с глазу на глаз, пока не отошла в мир иной. Вадим по малодушию сначала даже согласился ее навестить, но тут же понял, что боится услышать что-нибудь неприятное, типа «а ты знал, что у нас есть ребенок?». И этот вопрос как кошмар встал перед глазами, ему и законных детей было не перечесть, а тут еще эта возможность с материализовавшимся вундеркиндом. Лучше ничего не знать, пускай старушка унесет свою тайну в могилу. Да и вообще, сопереживание старческому тлену было не его стихией.

Какое это сейчас имеет значение? – вспоминал об этом неприятном видении, протянувшем след к временам своей юности, Вадим. – Я иду по Праге, живу здесь и сейчас, а что было там и тогда, мне не интересно, как не интересно и то, что будет после… Пока не интересно…