Набоковская Европа

…В Праге он оказался благодаря целой серии случайных событий, которые из хаоса соединились, как молекулы ДНК, в стройную запрограммированную цепочку, и все произошло так, а не иначе. Во-первых, началась Перестройка, и то, что раньше казалось совсем невозможным, стало превращаться в реальность. В прошлые годы Великого Застоя даже поездка в Болгарию, про которую видавшие виды умники презрительно говорили: «курица – не птица, Болгария – не заграница», для него была абсолютно не реальна. Даже предположив, что он смог бы скопить денег на такую поездку, все равно ни за что бы не получил заграничный паспорт и не смог бы купить туда самую захудалую профсоюзную турпутевку, так как ни членом комсомола, ни даже членом профсоюза он не был. Поверить в это трудно, в профсоюз записывали всех, не спросив, но работы как таковой у него не было, искал поденные заработки – здесь переводик, там рефератик, кормился при разных творческих союзах, где были не очень строги к внештатникам. А теперь настала свобода, практически любой антисоциальный тип мог начать ездить в ту же Болгарию, и замахнемся выше – в другие неболгарские страны, типа Америки и Фиджи, Германии и Мальдив, и даже в милые моему сердцу Кирибати. Пока еще мир не понял, что от этого бурного потока русских, ломанувшихся в едва только приоткрывшиеся отверстия на восток и на запад, на юг и на север, необходимо иметь что-то типа заслонки. Людская лавина рванулась отдыхать и работать за пределы советской черты оседлости, круша все на своем пути. На выдачу паспортов почти не было ограничений, кроме наличия ставших дефицитными бланков зарубежных паспортов, а о подписании тремя общественными инстанциями характеристик для путешествия уже и речи не было, как и не стало самих этих инстанций. К тому же неожиданно для себя Вадим обрел постоянное место работы и, что уж совершенно невероятно, – стал кандидатом наук, да еще мог официально позволить себе такую фронду, как не вступать в профсоюз – сейчас это было добровольно, о комсомоле не могло быть речи, возвраст приближался к сорока… Словом, перестройка была рождена, чтобы сказку сделать былью. Жаль, отец не дожил и умер, представляя себе, что его сын конец своей жизни встретит где-то под забором или в лучшем случае – под мостом. («А что, если прямо сейчас? Неплохая идея закончить жизнь под Карловым мостом?» – подумал Вадим, вышагивая по старинным булыжникам европейской знаменитости.) И это все было во-первых.

Во-вторых, решив стать православным, он все-таки попал не в какой-нибудь традиционный приход с допотопными старушками и попом-кагэбешником, а сама судьба свела его с обновленцем – отцом Виктором, у которого все было не как у других: и богословскую диссертацию свою он защитил в Париже, и целибат принял, и церковную службу при помощи известного филолога перевел со старославянского на русский язык, боролся за объединение русской и зарубежной православных церквей и благодаря анафемам, раздававшимся в его адрес со стороны патриархии, не сходил со страниц СМИ, а в светской тусовке получил прозвище «поп-звезды». Отец Виктор как раз и порекомендовал его для поездки в Прагу на общехристианское богослужение по поводу католического Рождества. Этот молодежный форум, на который Вадима позвали, несмотря на его вышедший из комсомола возраст, проводился по инициативе европейских экуменистов-лютеран.

А в-третьих, «не корысти ради, а токмо волей пославшей мя жены» решился-таки Вадим на эту авантюру. Последний на этот момент брак принес ему очередного нелюбимого ребенка, которого он, как всегда, не хотел, но которого ему, как уже случалось, опять навязали. Наверное, отрабатывая свой непрошенный дар в виде розовощекого младенца, жена была более чем внимательна к Вадиму и изо всех сил старалась соблюдать и поддерживать его интересы. Сейчас же, по ее мнению, самым главным его интересом была поездка в Прагу.

– Подумай сам, – говорила она. – Тебе уже тридцать восемь лет, не по своей вине, но ты нигде еще не был, это твой первый шанс посмотреть на другую культуру, другую жизнь, да еще на католическое Рождество! Там наверняка будет все, как в сказке. Потом, и поездка недорогая, платить практически только за дорогу, это мы сможем потянуть. Да еще вспомни о Набокове – неужели ты не хочешь походить по тем же местам, подышать тем же воздухом, проникнуться его настроениями?

Как в воду глядела, да еще и накаркала. Сейчас он, наоборот, всячески пытался дистанцироваться от Мастера, чтобы не стать его невольным подражателем, потому что в Праге он встретил Машеньку. Машенька, Машенька, тоненькая шейка, сзади на шейке – золотистый завиток, серебряный ангелочек – спереди…

Ему вспомнилось, как Машенька наколола палец острым краем трубы, которую держал серебряный ангелочек, подаренный ей Вадимом на Рождество, она вскрикнула и увидела капельку крови, выступившую на мизинце. Она-то через секунду рассмеялась незначительности травмы и слизнула капельку, чтобы зализать ранку. Вадиму же, оказавшемуся случайным свидетелем этой сценки, чего только не лезло в голову.