Набоковская Европа

Вариант первый – невинный, литературный. Машенька, как принцесса Шиповничек, укололась веретеном, и теперь весь этот храм, все священники и богомольцы, случайные туристы, живые цветы в букетах возле алтаря, все-все-все должны замереть на месте до тех пор, пока ее не найдет и не поцелует прекрасный принц. Вадиму хотелось думать, что это он и есть, не случайно на него до сих пор все женщины заглядываются, да и киноактер, на которого в молодости походил Двинский, состарился гораздо сильнее его – не прошли даром годы, потраченные на выполнение заданий одного советского учреждения, – а у Вадима даже седины еще не было, ну, может, пара незаметных волосков на висках, но при его роскошной шевелюре этих первых признаков надвигающейся старости не было видно. Да и рисуемый им в воображении поцелуй будет не похабным, а сказачной киноверсией. Но все равно я знаю, что будет потом, додумывал сказочную версию Вадим: после поцелуя все забегают, засуетятся, родители постараются увести ее подальше от «насильника», священник проклянет и наложит епитимью, собратья по вере отвернуться от него с омерзением, хорошо еще, если не посадят за совершение развратных действий в отношении малолетней…

Вариант второй – откровенно порочный, криминальный. Подойти и быстро слизнуть эту капельку крови, ведь ему так не хватало живой, свежей крови. Если душа живет где-то в человеке, как же она разносится по телу, заставляя человека дышать и любить, танцевать от радости и ненавидеть, заниматься сексом и думать о Вечном? Понятно, что эту самую душу, которую ученые даже ухитрились взвесить, может доносить до каждой клеточки только самая подвижная физиологическая составляющая человека – кровь. Я почти уверен, лихорадочно соображал Вадим, что от рождения нездоров душевно, что бы этот псих под видом врача и ни пытался отрицать, у меня нарушены некоторые химические реакции в мозгу, это даже тот придурок подтверждал. Может, кровь моих предков несовместима друг с другом: евреи во мне ненавидят немцев, поляки – русских, а якутам «все по барабану»? Значит, нужно попытаться помочь моим кровяным тельцам, моей таблице Менделеева в мозгу, и либо сесть на колеса, либо придумать что-то еще. Почему-то он вспомнил рекламу одного медицинского офиса в Израиле, процитированную в памятке для отъезжающих на постоянное место жительство: «Если вы еврей, то, возможно, у вас болезнь Гоше». А если вы поляк, тогда, возможно, это какая болезнь у вас будет? Пляска святого Витта? Или это вроде у немцев? Ну, понятно, что у русских и якутов одна болезнь на двоих – похмельем называется. Вот и думай, чего во мне больше. Но ведь можно и другим путем пойти. Например, взять, да заменить всю мою дурную кровь с неправильной валентностью молекул, с возможной болезнью Гоше и другой чернухой на благородно-чистую жидкость, где химические реакции протекают правильно и полушария мозга рождают прекрасные, а не криминальные мысли. Мне, может, даже и не всю кровь надо заменить, может, мне для праведной жизни как раз только этой капельки, слизанной с Машенькина пальчика, недостает, чтобы жить без душевных мучений, которые разрывают меня изнутри. Врачи называют мои боли язвой желудка, путают, как всегда, причину со следствием. А может, это не язва, а скажем, ростки бертранизма? Как же хорошо я маньяков понимаю, типа сержанта Бертрана, французика известного, который получал сексуальное наслаждение только после вскрытия живота жертвы и копания в ее кишках, тоже, поди, пытался соединиться с душами любимых… Ой-ой-ой, куда меня гонит? Может, у меня просто болезнь Гоше?

Вадим ужаснулся тому, что пришло ему в голову:

– Все это ерунда, я не маньяк, не Чикатило какой, просто богатая фантазия. Предположим, когда я говорю жене, что убью ее, это ведь не значит, что я возмусь за топор, просто говорим так иногда по запальчивости, вот и все…

С этой женой была особая история. Она всегда очень быстро засыпала, но если надо было ускорить процесс, Вадим начинал ей читать вслух кого-нибудь из русских философов. Эмпирически было доказано, что быстрее всего она отключается от Бердяева, едва дотянув до конца предложения. Потом она спокойно спала до утра, но при этом очень тяжело дышала, страдала удушьем от щитовидки. Вадим завидовал ее способности спать всю ночь напролет, сам он мучился то вечерней, то утренней бессонницей. Однажды он представил себе, что если вот прямо сейчас надавит ей на лицо подушкой, то процесс окончательного засыпания пойдет достаточно быстро, возможно, даже без сопротивления, она и так дышит, как полузадушенная, потом все на щитовидку будет легко свалить. Для правдоподобия представленной картины он даже приподнял подушку и пытался ее тихонько, не надавливая, примерить спящей. Потом испугался накатившему на него дьявольскому идиотизму и впопыхах плюхнулся на свою половину кровати, пытаясь не думать о том, что сейчас с ним произошло.