Набоковская Европа

И тогда он понял, как можно расширить процесс внутренней эмиграции. Книги, это, конечно, хорошо, но ведь есть еще импортные женщины. Знание языков было его козырем. Теперь он, составляя конкуренцию валютным проституткам, стал толкаться в барах интуристовских гостиниц, отстегивая швейцарам мзду. Западные женщины ему нравились – никаких «хочу от тебя ребенка», секс был ярким и веселым, без тормозов, да еще и с обязательным предохранением, так что можно было не бояться всяких зараз. Вадим знал из энциклопедии, что сифилис в Европу был привезен Колумбом из Америки, повторить подвиг первопроходца ему как-то не очень хотелось, тем более что слава уже досталась этому другому, первому мужчине для женщин Нового света.

Однажды Вадиму попалась американка, которая была крайне удивлена, что неожиданно для себя в дикой России она пережила небывалое романтическое приключение с острым сексуальным наслаждением, которое получила не от знаменитого по плоским западным шуткам «сибирского мужика а-ля Распутин», а от по-европейски рафинированного интеллигента в очках, читающего наизусть стихи современных американских поэтов-битников. Кроме виртуозного секса, дамочка, приехавшая на всемирный конгресс физиологов, отведала и обычную порцию Вадимовской «лапши на уши» – запутанный рассказ об его обрезании, чтобы она, не дай Бог, не заподозрила своего случайного любовника в еврейском происхождении.

– Милый мой, во-первых, мне все равно, какой ты национальности – в Америке у каждого в родословной до пяти-шести разных кровей намешано, а во-вторых, у нас обрезание делают не только в синагогах, но и неевреям, в обычных роддомах, просто по причине гигиеничности. Я бы скорее удивилась, если бы ты был не обрезан, еще заразу какую принесешь, – ворковала длинноногая физиолог из Портланда. – Оставь свою байку для других, я ведь как-никак, а специалист и кое-что соображаю. Вообще вы, русские, такие странные. Я, когда готовила свою диссертацию, видела в своей университетской библиотеке старые американские журналы пятидесятых годов по физиологии с пометками вашего писателя – Набоков, кажется, его фамилия? Он все интересовался подробностями физиологического взросления девочек-подростков, потом еще свою порнографию написал, «Лолиту», у нас эту книжку даже запрещали одно время. Почему у вас даже писатели все извращенцы – Достоевский, Набоков? Да еще ты тут со своим обрезанием у балетного станка… Между прочим, прекрасная литературная основа для пьесы абсурда. А вообще, кто знает? Может, тоже потом прославишься каким-нибудь своим порнороманом. Не забудь там про меня написать, я перед друзьями хвастаться буду, – смеялась она.

Эта была промашка Вадима. Обычно он общался с теми, кто попроще. Было так приятно интеллектуально издеваться над этими канадками, немками да прочими француженками, каким-то образом дорвавшимися до советских просторов. Англичанкам он представлялся Блумом, надеясь таким образом найти хоть одну любительницу Джойса. Увы, безрезультатно! Они спокойно обращались к нему как к Блуму, это им казалось так же нормально, как если бы он звался Федей Ивановым или Васей Фантиковым. Итальянке под видом Данте он декламировал нараспев любимые строчки из гимна итальянских фашистов: Giovinezza, Giovinezza, primavera di bellezza.

– О, примавера – весна, Данте, Боттичелли – белиссимо! – кудахтала скульпторша из Флоренции, дура дурой.

Тех, кто пили чай с Муссолини и помнили веселый мотивчик сторонников дуче, осталось уже немного, да и то это были старые маразматички типа наших ветеранов войны. По причинам брезгливости и юношеского максимализма поэта-романтика Вадим предпочитал не падать до уровня геронтофила, хотя, по слухам, именно импортные старушки обладали достаточными средствами и возможностями, чтобы облегчить скудное житье молодого советского переводчика без московской прописки. По счастью, наши пограничники не догадались ввести возрастной ценз для приезжающих одиноких женщин, ограничив приезд только для ветеранских встреч. В наше Застойное Безумие проникали и студентки-славистки, и вольные художницы, начинающие актрисы и певички, и даже странные барышни без определенной профессии – отпрыски богатых семейств, ищущие смысл жизни, путешествующие по дорогам запада автостопом, в Азии на слонах и верблюдах, а в России – в автобусах «Интуриста» под бдительным оком сопровождающих. Найти такого Вадима было для них праздником освобождения от грозного и вездесущего ока советской государственной машины. Они были благодарны ему просто за само его существование, поэтому и соглашались звать его Блумом или слушать Данте в подлиннике.