Набоковская Европа

…А кстати, сколько раз в день мастурбируешь? Чего раскраснелся, как красная девица? Это так же нормально, как и папашу убить, не знаю только, как это было у царя Эдипа, в истории ничего про этого не сказано. Мне, священнику и еще одной организации необходимо знать точное количество, и вообще все: что? где? когда? и с кем? Ну, допустим, мастубируешь ты сам с собой по определению, но все остальное я должен знать в подробностях…

Нет, комнаты не снились, ни с балконами, ни без. И горы не снились. Снилось только, как он все время трахается, причем объект желания все время менялся, как качественно, так и количественно. Вадим старался, но не мог припомнить, где он занимался сексом во снах – было ли это в комнате, на балконе или на горе. А уж что касается мастурбации, то как без этого, особенно при таких-то снах?

«Между прочим, все мы дрочим» – была любимая его детская присказка. – Что лучше – мастурбация или обладание женщиной – решалось всегда по-разному. Подростком он мог дрочить по 10 – 15 раз в день, до мозоли на руке и другом работающем органе. Где же можно было достать такое количество желающих отдаться ему? При отсутствии сексуального образования в стране он взял на себя роль просветителя и учил мальчиков в пионерском лагере преимуществу дрочения левой рукой, за бешеную популярность своих семинаров был избран председателем совета отряда. Успех занятий был колоссальный, стали приходить и вожатые, которые внесли возрастной ценз на посещение семинаров, и те, кому это надо было больше других, пионеры до 14 лет включительно, лишились своего наставника, а к Вадиму стал настойчиво приставать вожатый его отряда, полагавший, что мальчик, может, и в других утехах разбирается лучше других. Но пионерское лето закончилось, прощай, мой педагогический дар, до следующего года, – говорил себе Вадим.

В тринадцать-четырнадцать лет, когда у мальчиков начинает пробуждаться первый интерес к противоположному полу, девочки не представляли для Вадима чего-то важного в жизни, обсуждать на переменках, какая из них симпатичнее, только в более грубой форме выражения «даст – не даст», не видел смысла, и выпендривался он больше, чтрбы его могли оценить друзья. Он мог на спор выучить всего «Евгения Онегина» или подойти на глазах у всех к местной знаменитости и попросить закурить. В Вадиме, как и во многих подростках, сочеталась крайняя застенчивость и желание быть как можно незаметнее с противоположными чертами – наглостью и страстью к экстравагантности и эксгибиционизму.

Когда пришло время более близкого общения с девушками, стало и хуже, и лучше. Вадима раздражало все: и то, что перед тем, как залезть на очередную дуру, с ней надо было либо в кино сходить, либо лясы точить. Вдобавок он стеснялся своей обрезанной плоти, грязных носков и потных рук, а также ненавидел запах незалеченнного зубного дупла изо рта и запах растревоженной похоти из другого места своей избранницы на этот вечер. Потом она могла как-нибудь не так себя вести – либо лежала как бревно, с закрытыми глазами и раздвинутыми ногами, либо чересчур ненатурально кричала, якобы от несусветного удовольствия. Все они играли какую-нибудь роль, все врали об оргазмах и его сексуальных способностях, и каждая хотела только одного – женить на себе или родить от него ребенка, некоторые – особо нахальные – хотели и того, и другого. Вадиму же хотелось только одного, опять отойти на прежние рубежи и общаться только со своей рукой, которая не врала, не всхлипывала и не заражала неприличными болезнями. Девочки, а позже девушки, и в одно время с теми и другими – взрослые женщины – вешались на него постоянно из-за его сходства с популярным актером кино, да еще за то, что застенчивость он прикрывал томным и циничным «печоринским» взглядом. Вадим уже тогда заметил, что женщина ему нужна была больше для того, чтобы можно было уткнуться в «мягкое, женское», чтобы получить сочувствие и прощение за все свое беспутство, чтобы кто-то любил и восторгался, пусть даже фальшиво, его умом, блеском, изяществом. И эта фальшь не раздражала его так, как сомнительные постельные комплименты. Так что не в сексе было дело, хотя он и приносил некое физическое успокоение и заодно давал роздых измученной душе. Но нет-нет, да и мелькала перед глазами его японская нянька – женщина-подросток, смеющаяся непонятно чему, закрывающая рот ладошкой, и это было приятнее, чем наблюдать за раздеванием своих случайных спутниц.