— Не надо, — тонким голосом сказал Валерка. Он не капризничал, не сердился, не кричал, просто не хотел расставаться с отцовской фотографией.
— Надо, Валера, надо, — наставительно сказала Юмашева. — На время забираю. Вставай, а то в школу опоздаешь.
Она прошла на кухню, где Наталья Леонидовна скребла ершиком сковородку, соскребая остатки сгоревшей яичницы. Неприятные звуки залезали под кожу и ногти, Юмашеву передернуло: «Надо же, нервы совсем разболтались», — подумала она, оседлав стул с грязной обивкой. Она не присела, оседлала стул, обхватив его ногами и прижавшись подбородком к спинке.
— Наталья Леонидовна, где машина? Вот эта, — она помахала фотографией перед носом взъерошенной хозяйки.
— Не знаю, — Наталья пожала плечами, — Женька продал кому-то.
— Давно? И кому? — Юмашева подъехала вместе со стулом ближе к раковине, боясь пропустить хоть одно слово. Льющаяся из крана вода заглушала орущий приемник, висевший между кухней и ванной комнатой.
— Не знаю, сказала же, что не знаю. Ездил на «Ниве» по доверенности, потом продал за смешные деньги. Не хочу даже говорить об этом. — Наталья Леонидовна прикрутила кран и стряхнула воду с рук. Брызги попали Юмашевой на лицо и куртку.
Гюзель Аркадьевна достала платок и осторожно промокнула капли воды: «Собачья работа, — подумала она, проводя платком по куртке, — хорошо еще, что не облила меня с ног до головы из ведра».
— Придется вам навестить отдел. Мы позвоним.
Юмашева вышла в коридор и оттуда крикнула: «Валеру сегодня Анна Семеновна заберет из школы. Договорились?»
В кухне громко журчала вода, из приемника доносились душераздирающие слова про батяню-комбата, на сковороде шипело масло. Юмашева махнула рукой и вышла за дверь: «Ну их всех, к чертям собачьим, в случае чего вместе с бабкой заберу парня из школы. Или наряд отправлю в школу. Надо бы сейчас успеть к вдове Кучинского». В кармане куртки нежно запиликал мобильный телефон.
— Юмашева. — В трубке послышался чей-то командный окрик, видимо, старшего по званию и должности.
— Срочно прибыть в управление! Немедленно!
— Кто это? — спросила она онемевшую трубку.
«Кто это так раскомандовался, даже не представился. С какой целью меня вызывают ранним утром в Главк», — она еще раз надавила на кнопку, но мобильный затрещал, запиликал странными звуками, и зеленоватый экранчик угас, как всегда, в самый неподходящий момент.
Она села в машину и уткнулась лицом в руль. «Куда же поехать, в Главк или к вдове Кучинского? Как всегда, стою на развилке судьбы, точно Илья Муромец, не зная, в какую сторону податься. И что меня ждет там, в конце пути? Надо ехать в Главк! — она решительно нажала на педаль, — а то меня вычеркнут из списков действующих сотрудников, а этого допустить никак нельзя».
Через пятнадцать минут она уже сидела на низеньком диванчике в генеральской приемной. Рядом с ней натужно сипели два гаишных полковника, задыхаясь от астмы. «Надо пропустить мужчин вперед, у них служба нервная, беспокойная, ничего не случится за это время с моей вдовой», — она поерзала, выбирая удобное положение, внутренне приготовившись к долгому ожиданию.
— Иголки мешают? — вежливо осведомился один из тяжело сипевших полковников, тот, что сидел с правой стороны.
— Не иголки, колья, — поддержала шутку Юмашева.
«Надо относиться с юмором ко всем неприятностям, а то можно и астму подхватить, прямо здесь, в этой шикарной приемной. Астма — она заразная, должно быть, передается вирусным путем, исключительно перед восхождением на эшафот», — она придумывала разные глупости, чтобы не обливаться холодным потом в преддверии экзекуции.
— Юмашева! — тихо прошелестел генеральский адъютант, сидевший за большим полированным столом. Изредка он прижимал наушники и вслушивался в таинственные голоса, затем безмолвно указывал ожидавшим в приемной, дескать, ваша очередь подошла, аутодафе ждет, пожалуйте на плаху, господа-товарищи, будьте добры.
— Благодарю, — сказала она зачем-то адъютанту и взялась за дверную ручку, но ручка не поддавалась, и адъютант, не скрывая раздражения, вышел из-за стола и помог Юмашевой войти в святая святых. «Как палач», — усмехнулась она и проскользнула в дверь, как в щель.
— Юмашева, — выкрикнула она и остановилась у порога.
— Проходите, — громко сказал кто-то со смазанным лицом.
Вокруг огромного стола, стоявшего буквой «Т», сидели мужчины в форменной и гражданской одежде. Они молча смотрели на маленькую фигурку Гюзель Аркадьевны, словно созерцали что-то доселе ими невиданное. Юмашева остановилась у самого подножия буквы и встала как вкопанная. «Сейчас меня разрежут на мелкие куски, на части, или съедят заживо, как ягненка. Правда, костра здесь не наблюдается, меня даже не успеют зажарить, — она сжала хрупкие плечи и превратилась в кусочек льда. — Мою душу будто заморозили, превратили в камень, в неодушевленный предмет», — она видела лишь блестящую поверхность стола и безликие пятна вместо человеческих лиц.