Начало

Поймав Немчинова, я приказал ему сделать списки пострадавших и выдать каждому по серебряному рублю. Семьям погибших полагалось по пять рублей.

Наш поход к Юзеевой выявил существенные недостатки епанчей – неудобные, тяжелые, ветер задувает. Поэтому я набросал на листке изображение шинели с хлястиком – вид спереди и сзади. Отдал Харловой.

– Пущай твои воспитанницы, Татьяна, – я устало уселся на стол в приемной, выложил пистолеты из-за пояса, – сошьют по рисунку. Несколько штук. Мы спытаем и решим.

– Сложный крой. – Харлова задумалась, повертела в руках листок. – Я все больше удивляюсь тебе, Петр Федорович…

Сейчас она произнесла мое имя без издевки.

– Откуда сие? – вдова помотала рисунком. – И зачем вот этот ремешок?

– Скатывать епанчу. Новую. В иноземных странах придумали. Узнал, пока скитался, – мне надо было чем-то отвлечь Татьяну. – Вели баню истопить, помыться хочу.

Пока ждал, сходил проверить казну. Лично снес вниз железные ящики с рублями, что были взяты у Корфа и Кара. Война оказалась делом выгодным – я заработал больше десяти тысяч рублей, которые, впрочем, скоро разойдутся. Подходила дата выплат войскам.

Потом пришел Творогов-старший.

– Все слава богу прошло, – вздохнул воевода. – У Викентия Петровича – не руки, а чудо. Маша тоже хороша – присматривает за Степаном.

– Да… с доктором и Марией нам повезло, – согласился я. – Кроме Корфа какие новости?

– Небольшие волнения по уездам, пожгли две твои школы крестьяне. Баре, что там учительствовали, разбежались.

Хреново, но ожидаемо. Начальное образование будет очень нелегко организовать. Крестьянство сопротивляется всему новому.

– А в городе как?

– Тут все вот как! – Творогов показал мне сжатый кулак. – Три школы уже работают, дети ходят. Я, как ты, и велел дать послабления в податях тем оренбуржцам, что отправят чад своих учиться. Что с сельскими школами-то делать?

– Забирай по местным монастырям послушников, – решился я. – Пущай они учат. Владыкам скажи – я велел.

– Ох и вою будет, – опять вздохнул воевода. – Ну да ладно, сделаю, как ты повелел.

– От Лысова и Перфильева было что?..

– Никаких вестей. Как в воду канули.

Это было плохо. Все восстание по-прежнему висело на соплях. Одно-два поражения, и народ начнется разбегаться.

* * *

Париться начал с того, что подкинул квасу на каменку. Жар тут же ударил по телу, по измученным мышцам пробежала легкая судорога. Я взобрался на полок, начал сам себя с остервенением хлестать березовым веником. Как же не хватает банщика! Промял бы мне косточки. Я вышел в предбанник, обмылся в шайке с теплой водой, побрился, потом еще раз зашел в парную.

Пока нежился на полке, услышал стук двери. Выглянул и обомлел. Пришла Татьяна Харлова. Одна. В простом ситцевом синем платье, волосы заплетены в две косы.

– Я тут тебе исподнее чистое принесла. – Женщина покраснела, нервно положила стопку одежды на лавку. Резко развернулась уйти. Косы взлетели вверх.

– Подожди! – я прикрылся веником, зашел в предбанник. Схватил Татьяну за руку, усадил на лавку. Харлова не сопротивлялась. Только глубоко дышала. Глаза затуманились, руки нервно подрагивали, перебирая мое белье.

Я придвинулся ближе, положил руку на ее колено.

– Петр Федорович… Петя… – Татьяна еще больше задрожала. – Что ты делаешь?

– Беру город на поток и разграбление… – засмеялся я, наливая квасу. – Вот выпей.

Пока женщина судорожно глотала напиток, я другой рукой стал расстегивать шнуровку на спине ее платья.

– Боже! Это же позор! – Харлова посмотрела на меня умоляюще и в то же время с надеждой.

– Попариться вместе позор? – я оголил ее плечи, впился поцелуем в беззащитную шею. Она вздрогнула, застонала. Моя правая рука уже задрала ей подол и добралась до внутренней стороны бедра. Какая же нежная кожа!

Татьяна оказалась страстной и чувственной. Мне даже пришлось зажимать ей рот, чтобы заглушить стоны и не разбудить весь дом. Это было легко, пока я был сверху. Но после первого раза мы и вправду пошли в парную. Ее потрясающая попка и колыхающиеся груди вызвали новую волну возбуждения. Я перевернул Татьяну к себе спиной и взял ее сзади. И вот тут она оторвалась по полной. Закричала, забилась.

Утешало меня лишь то, что дверь в парную я плотно закрыл и деревянная обивка стен глушила звуки.

– Петя, я больше не могу! – взмолилась Харлова, когда мы вместе бурно финишировали. – Пойдем обмоемся и в спальню.

И действительно, пот с нас так и лился, каменка давала сильный жар. Я дернул дверь на себя… и ничего. Я еще раз дернул. Опять ничего.

– Заело!

– Боже мой… – Харлова вместе со мной уперлась ногой в стену, мы попытались открыть, но все было бесполезно. Дышать становилось все труднее, мы сели на пол. Тут было полегче.

– Это нам наказанные свыше… За грехи! – Татьяна заплакала, уткнулась мне лицом в плечо.