Начало

Стиснув зубы, он молча отбивался, но его скрутили, поставили на колени и, больно схватив за волосы надо лбом, запрокинули голову. И огромный, чуть ли не больше Малыша, раб, которого остальные называли Слоном, сопя, навис над ним. От боли и обиды – на колени его никогда не ставили – у него выступили слёзы, и он зажмурился, чтобы не показать их.

– Чегой-то не пойму, – прогудел над ним Слон.

– А ну к свету поверни!

– Эй, ребя, кто такое видел?

– Ни хрена себе!

– Это чтой ж такое будет?

– Эй, Седого кликнете.

– Седой, глянь, чего такое?

– Ну-ка, – прозвучал над ним спокойный и чем-то отличный от других голос. – Действительно, странно, никогда не видел. Эй, парень, открой глаза.

Его по-прежнему держали, но, уже не причиняя боли, и он открыл глаза. И увидел продолговатое от худобы лицо с еле заметной короткой седой щетиной у рта и на подбородке, седые короткие волосы, не закрывающие лоб, и на лбу посередине над переносицей синюю татуировку клейма. Круг и в кругу звезда в три луча.

– Когда клеймили?

– Сегодня, – прохрипел он.

– Статья?

Он назвал намертво впечатавшийся в сознание номер.

– Не слышал, – пожал плечами Седой. – А словами.

– Я бастард. Наследник проиграл родовые ценности, и меня продали в уплату долга.

Сказал и сам удивился, что удалось сказать так легко и внятно.

– Он проиграл, а тебя продали! – присвистнул кто-то.

– Седой, бывает такое?

– Я слышал о таком, – медленно кивнул Седой. – Но это было очень давно. Неужели этот закон не отменили?

Он промолчал.

Его отпустили, но он по-прежнему стоял на коленях, запрокинув голову.

– И что за семья? – спросил Седой.

– Юрденал.

– Яржанг Юрденал? Спецвойска?

– Да.

– И ты его бастард? – удивился Седой и кивнул. – О нём я слышал. Этот мог.

Седой повернулся к Слону и сказал несколько непонятных незнакомых слов. Все зашумели, но уже явно доброжелательно, а Слон кивнул.

– Ладноть.

– Вставай, – Седой снова обернулся к Гаору и улыбнулся. – Пойдём, определим тебе место.

Он встал и пошёл за Седым.

Нары в камере шли в два яруса вдоль дальней стены. Не помещавшиеся на нарах спали вдоль боковой стены прямо на полу. Третью стену, где располагались параша – углубление в полу с автоматическим стоком – и в шаге от неё кран, из которого капала вода, собираясь в небольшой раковине, не занимали. У крана сыро, у параши – позорно. Четвёртая стена – решётка.

Седой подвёл его к нарам.

– Вот сюда. Подвиньтесь, ребята.

Двое показавшихся ему на одно лицо парней со светлыми волосами до бровей и золотистым пухом на щеках подвинулись. Его удивило, что Седой не скомандовал, не попросил, а… предложил, а ещё больше готовность, с которой парни выполнили это предложение. Он сел, оказавшись между ними и Седым. Вокруг толпились остальные, разглядывая его с интересом и уже без явной вражды. В ушах вдруг пронзительно зазвенело, беззвучно встал перед глазами ослепительно чёрный куст взрыва, и всё исчезло…

– Сомлел…

– Пусть полежит…

– Ладноть, отойдёт…

– Но скажи, бывает же такое…

– Все они, чистокровки, сволочи, но чтоб сына…

– Он бастард…

– Это и есть сын…

– Седой, так?

– Так, если не от жены…

– Так всё равно, сын, своя кровь…

…Голоса доносились глухо, как издалека или через воду. Он сидел, а сейчас лежит. На голых досках. И под затылком у него скомканная ткань. Тело мокрое от пота, чешется и зудит лоб. Гаор медленно поднял руку, но дотронуться до лба не успел: его несильно шлёпнули по руке, сбрасывая её вниз.

– Очнулся?

Гаор открыл глаза и увидел сидящих рядом Седого и полуголого парня, у которого грудь и руки от запястий до локтей густо покрывали светлые закручивающиеся кольцами волоски. Сообразив, что рубашка парня пошла на его изголовье, Гаор попытался сесть.

– Лежи, – остановил его Седой.

– Ничо, не замёрзну, – улыбнулся парень. – А губу тебе чего продырявили?

– Это я сам, – медленно, трудно выговаривая слова, ответил Гаор. – Прикусил, чтоб не закричать.

– Это на клеймении значить, – парень уважительно покрутил головой. – А я кричал.

– Так тебе сколь было? – засмеялся сидевший с другой стороны парень.

– А как всем, дитё ещё.

– Ну вот. Дитю можно. И надзиратели любят, когда кричат. А ты, паря, лоб не трогай. Дня два позудит и пройдет.

Гаор невольно посмотрел на Седого, ожидая его слова.

– Всё правильно, – кивнул Седой. – Надо перетерпеть, а то заразу занесёшь, нарывать будет.

– И заместо круга кубик получится, – подхватил полуголый.

Грохнул дружный хохот. Видимо, это была шутка, но Гаор её не понял. Седой смеялся вместе со всеми, а, отсмеявшись, стал объяснять.

– Клейма разные. У прирождённых круг, покажи ему, Чалый.

Полуголый охотно приподнял ладонью свою спутанную чёлку, показав татуировку.

– У обращённых в зависимости от статьи, – продолжил Седой. – У вора точка, убийца – квадрат, а точка в квадрате – это кубик, вор и убийца сразу, грабитель, волна – насильник, треугольник – за долг. Вот и смеёмся, как из прирождённого в уголовника попасть можно. Понял?

Гаор осторожно кивнул.

– Да. А… у вас?

– Запомни, мы все на «ты». За другое, как за насмешку, и врезать могут.

– Могём, – кивнул Чалый, слушая с таким интересом, будто и ему это было в новинку.