Начало гражданской войны

21 сентября. Прапорщик Опарин, приехавший со станции Ханьдаохезцзы, рассказывает, как по их участку прошел семеновский броневой поезд, выбрал лиц по особому списку и тут же их нещадно перепорол, предупредив, что на следующий раз будет хуже. Все это знают, но молчат. По краю катится волна дикого произвола, долго накапливаемого за время пьяного безделья на разных стоянках в полосе отчуждения; теперь дорвались и стараются во-всю.

Не может быть, конечно, двух мнении о необходимости самого беспощадного истребления всех главарей большевизма, но это должно осуществляться властью государства с ледяным спокойствием, без малейшего признака лицеприятия или мщения.

Знаменитый скандалист, семеновский опричник полковник Скипетров произведен своим принципалом в генералы и назначен командующим войсками Приморской области и комендантом Владивостокской крепости; семеновщине очень хочется упрочиться во Владивостоке и, захватив весь Дальний Восток, сделаться его настоящим хозяином.

22 сентября. Новоявленные и непризнанные правительства «испущают» приказы, указы, повеления о мобилизации и т. п. Всякой лягушке хочется возможно скорее раздуться в страшного вола и своим видом напугать остальных лягушек; при этом одним из хороших средств сделаться волом считается почему-то объявление мобилизации.

23 сентября. Во Владивостоке объявились Колчак, Потапов и Доманевский; последние два, очевидно, потому, что есть возможность пристроиться к какой-нибудь из существующих комбинаций.

Гайда прислал Плешкову телеграмму и в ультимативной форме требует признания себя главковерхом, японцы же объявили, что для них Гайда, как главнокомандующий, не существует; печально наше положение, когда приходится играть роль горшка между стукающимися котлами.

Во Владивостоке идет чернильная война между тем же Гайдой и заместителем Толстова по должности командующего войсками Приморской области, полковником Бутенко, и туда же направляется семеновский командующий Скипетров.

В Хабаровске объявился еще командующий войсками округа, генерал Мандрыка, исполнявший эту должность перед первым большевистским переворотом, и заявляет, что он единственный настоящий; на него устремился Калмыков, считающий себя законным повелителем Хабаровска и Приморской области.

В довершение кавардака сюда же двигается на броневых поездах Семенов, едущий на свидание с атаманами Уссурийского и Амурского войска для заключения общеказачьего союза, а затем установления казачьей гегемонии на Дальнем Востоке.

Довольно сумбурный и колоритный винегрет из припасов плохого сорта и сомнительной свежести.

26 сентября. Проехал генерал Владимиров, командированный из Омска к генералу Флугу; он человек резко откровенный и рассказал, что никакой армии в настоящем значении этого слова в Сибири нет, а есть офицерские и юнкерские отряды, исправно бьющие большевиков.

Газеты сообщают, что Хорват будет назначен верховным комиссаром Дальнего Востока на правах наместника омского правительства; этим, по видимому, предполагают разрубить узел, завязавшийся от наличия сразу двух властей, претендующих на всероссийское звание; третий конкурент — сибирское правительство владивостокского образования — прекратил свое существование.

Общее впечатление таково, что большинство готово согласиться на то, чтобы признать права всероссийской власти за уфимским образованием.

Гайда утром собирался кого-то арестовывать и разоружать немногочисленные плешковские войска, но наткнулся на китайцев, которые заявили, что этого не допустят, и для внушительности предоставили в распоряжение Плешкова целую бригаду своих войск.

К вечеру Гайду и Плешкова как-то помирили, и Плешков стал ездить без китайского конвоя.

Непонятно поведение союзников; казалось бы, у них есть все способы прекратить шалые выходки и наших, и чешских атаманов, и казалось бы, что это первое, что надо сделать для восстановления в стране порядка. А то над нами повторяются эксперименты, достойные увековечения в продолжение щедринской «Истории одного города», но только в быстром, чисто кинематографическом темпе.

27 сентября. Гайда умчался на запад, назначив полковника Кадлеца главнокомандующим в полосе отчуждения, т.-е. смешав этим и без того сумбурное здесь положение до последних пределов. Ни китайцы, ни японцы этого назначения никогда не признают, и все шишки будут валиться на головы несчастных русских. Гайда неистовствует, очевидно понимая, что чехи нужны до-зарезу омскому правительству, и последнее готово все претерпеть, чтобы с ними не ссориться. Плохо было без приятелей, а с ними, кажется, еще хуже.

В Харбине выявился украинский консул, пытавшийся осуществлять свои великодержавные права, но ему пригрозили арестом, и он стушевался.

Гайда, всюду ищущий популярности (неизменное качество подобных выскочек), приказал прицепить к своему поезду два вагона для местной молодежи, едущей в Томский университет; в результате три четверти поехало спекулянтов, нагруженных медикаментами, иголками и прочей мелочью, на которые сейчас в Сибири стоят чудовищные цены.