Начало гражданской войны

11 октября. Калмыковские спасители показывают Никольску и Хабаровску, что такое новый режим; всюду идут аресты, расстрелы плюс, конечно, обильное аннексирование разных денежных эквивалентов в обширные карманы спасителей. Союзникам и японцам все это известно, но мер никаких не принимается.

Про подвиги калмыковцев рассказывают такие чудовищные вещи, что не хочется верить.

В газетах речь селянского министра Чернова на тему, что нам нужна мужицкая армия; слепенький и глухенький эсеровский столб так ничему и не научился, прозевав, видимо, то, что было с нашей армией в последнюю четверть прошлого года.

Товарищ из похоронного бюро, похоронившего Россию, не понимает, что армия должна быть народной по задачам, но аристократичной по духу, по жажде подвига, по рыцарству поступков, по джентльменству жизни и по геройству в борьбе; наши же мужики — не по своей вине — могут дать только серые толпы, смесь слизняков, рабов, шкурников и хулиганов; они в этом не виноваты, — такими их сделала жизнь.

16 октября. Семенов объявил мобилизацию; можно себе представить, какой винегрет получится из его присяжных хунхузов и собранных новобранцев и запасных; во что он их оденет и на что будет содержать? Нечего и говорить об отрицательном впечатлении, производимом теперь на население страшным словом мобилизация. Вообще, бесцельно, бесполезно, а для общего настроения и строения только сугубо вредно.

Вечером говорили, что в Омске произошли какие-то серьезные события, но в чем дело — неизвестно, при этом подметил у двух собеседников, жаждущих движения воды, скрытую радость о возможном крахе Омска, как антагониста харбинских планов и вожделений.

17 октября. Прочитал интервью Вологодского при проезде его через Харбин; он наговорил много розового и, между прочим, заявил, что крестьяне готовы к добровольной самомобилизации. Последнее заявление в устах главы правительства показывает его легковерность, малоосведомленность и опасное незнание народного настроения; крестьяне, быть может, и готовы к самомобилизации, но именно «само», для защиты своих собственных интересов и для обеспечения себя от прочих «иций» — реквизиций, экзекуций, национализаций и т. п.

Характерной иллюстрацией к заявлению главы правительства является телеграмма из Славгорода, сообщающая, что, по объявлении призыва, там поднялось восстание, толпы крестьян напали на город и перебили всю городскую администрацию и стоявшую там офицерскую команду.

19 октября. Сюда приехал Хорват из Владивостока и омский военный министр генерал Иванов-Ринов из Омска и будут о чем-то совещаться.

20 октября. По заключению Самойлова, прибывший из Омска Иванов-Ринов — пустомельный, но нахальный дурак; врет во-всю и хвастается, что у него превосходная армия в 150 тысяч штыков и золотой запас, под который он может выпустить кредиток на 60 миллиардов рублей. Важен он чрезвычайно и объявил, что «творит великое государственное дело».

22 октября. Заходил бывший владивостокский жандармский офицер полковник Михайлов, рассказывал, что делается у Семенова; сообщил, между прочим, что недавно атаман завел себе временную атаманшу из харбинских шансонеток и преподнес ей колье в 40 тысяч рублей.

23 октября. Спекулянты скупают все наиболее ходкие товары и отправляют их на запад; большое раздолье разным семеновским уполномоченным, взимающим хабару за то, чтобы все отправляемое прошло мимо атамана беспрепятственно и не подвергаясь семенизации.

Не брезгают спекулятивными доходами и проносящиеся мимо нас революционные министры, уполномоченные и новоявленные генералы, набивающие свои вагоны контрабандой и разными ценными товарами; конвои у всех свирепые и неразговорчивые, почему таможенные чиновники, щадя свой живот, и не пытаются досматривать такие запретные вагоны; на харбинском вокзале можно наблюдать экстренные поезда и служебные вагоны, в которых ящики набиты в купе до самого потолка.

24 октября. Калмыков перебрался из Хабаровска на станцию Гродеково; здесь он ближе к Семенову, и ему легче нажимать на Владивосток и его сообщения с Харбином; главное же, можно возобновить обыски поездов и, ища крамолу и красноту, находить кредитки, золото, драгоценности, без коих трудно существовать широкому атаманскому бюджету.

И все боятся этого разбойника, несмотря на то, что достаточно хорошей роты, чтобы его раздавить; боятся настолько, что сведение об его прибытии в Гродеково отложило уже назначенный отъезд во Владивосток Хорвата; калмыковская банда на все способна, особенно на что-либо особенно озорное.

На предложение Самойлова арестовать Калмыкова Хорват ответил, что это несвоевременно и надо подождать (чего? — сам Хорват, вероятно, не знает).

Так застаивается этот гнойный нарыв, ликвидация которого сразу привлекла бы на сторону ликвидировавшего все широкие симпатии.