Читаем Начало гражданской войны полностью

Вернулся со станции Эхо полковник Волков, ездивший туда, чтобы познакомиться с состоянием тамошнего офицерства (на случай формирования новых надежных частей); по его мнению, 3/4 молодых офицеров распущены и развращены до полной невозможности их исправить, а некоторые из них — готовые уже преступники, опасные для общества и государства, ибо за деньги на все способны. Таковы результаты организации хорвато-колобовских «кулачков»; большевикам они вреда не принесли, а себе напакостили так, что и поправить невозможно.

25 октября. Хрещатицкий совсем ушел в японское лоно и родил проект подъяпоненной русской армии, где в каждом полку одна рота будет японская (на случай усмирения), а при каждом штабе будет японский комиссар. За иены можно додуматься и до этакой гнусности. Самому Хрещатицкому предоставляется, конечно, место инспектора этих формирований с соответственным окладом и правом жить где угодно (чуть ли не в Японии); ему это очень важно, так как по отзыву железнодорожных служащих сей генерал специализировался по провозу контрабандного спирта во Владивосток и называется между ними «спиртовозом».

26 октября. Местные газеты напечатали приказы, изданные Калмыковым, когда он сидел в Хабаровске; приказы написаны таким вульгарно-хулиганским стилем, что вызвали бы зависть у любого красного комиссара. Люди, выжимавшие прежде из себя каждую строчку, выскочив в комиссары или атаманы, развязывают язык, делаются многоглаголивыми и дарят перлами своего хулиганского стиля.

Характерен приказ расстрелять какого-то хорунжего за ограбление ювелирного магазина; ни следствия, ни суда, а прямо «приказываю этого негодяя расстрелять».

Семеновский комендант Владивостока генерал Скипетров продолжает свои пьяные оргии; в одном из шантанов он содрал кожу с лица и переломал ноги штабс-капитану Викену, заключив этим какие-то пьяные пререкания.

27 октября. Газеты сообщают, что во Владивостоке должно состояться важное военное совещание в составе Хорвата, Иванова-Ринова, Семенова и Калмыкова. Нелегко положение Хорвата, которому приходится соглашаться на такие совещания; какие военные советы могут дать эти полуграмотные, хунхузо-подобные атаманы?

Публика здесь не стесняется; один из хрещатицких орлов в пьяном виде хвастался у Самойлова, что у них на черный день припасено полтора миллиона, которые они и поделят при «необходимости отходить в южном направлении».

28 октября. Из Владивостока рассказывают, что Калмыков сначала ограбил, а потом истребил проезжавший отряд шведского красного креста; операцию произвели так чисто, что даже нашли и убили уцелевшую от первой экзекуции женщину.

31 октября. Официально объявлено о назначении Хорвата верховным уполномоченным Временного сибирского правительства на Дальнем Востоке. Отныне вся судьба русского дела зависит от того, какую линию поведения примет Хорват и кто будет его главными сотрудниками; если все будет продолжать оставаться в руках той жадной, глупой и нечестной камарильи, что и сейчас, то все сведется к толченью воды в бюрократических ступах и к бессильному болтанию по течению.

Обер-хунхуза Семенова послали уговаривать унтер-хунхуза Калмыкова быть поосторожнее по части угробливания людей и калмыкации чужой собственности. Разве уговоры могут помочь, раз атмосфера безнаказанности уничтожила все препоны для насилия и преступления?

1 ноября. Сколько времени просидели на конструкции власти; высидели, наконец, какой-то компромисс, а жизнь за это время убежала далеко вперед, прибавив новые горы к прежним громадам тяжелейших задач.

Пока что Калмыков, вместо заслуженной им петли, получил два миллиона и разрешение на общую мобилизацию уссурийских казаков. Одновременно он заявил, что до установления в России твердого правительства, он никакой власти не признает, и, будучи во Владивостоке, не пожелал иметь никакого дела с находившимся там Ивановым-Риновым.

Его политика совершенно ясна; имея деньги, он рассчитывает приобрести симпатии казачества, раззадорить казаков идеею полной автономии и возвращения им земель надела Духовского, и сразу ошарашить казаков выдачей им всего, на что они заявляют претензии за прошлое время; в этом отношении он отлично учитывает любовь казаков к деньгам и понимает, что тот, кто первый удовлетворит казачьи жалобы, получит авторитет и поддержку; одновременно он учитывает свою силу, небольшую, но состоящую из отчаянных и хорошо оплачиваемых головорезов.

Кулака, который был бы сильнее его и мог его пристукнуть, пока что не видно, потому атаманишка и пользуется удачно сложившейся для него обстановкой.

2 ноября. Из Омска сообщают из агентурных источников, что прибывший туда Колчак при помощи офицерских организаций устроил там какой-то переворот, сместил всех министров и объявил себя диктатором. Если это верно, то из того, что он показал здесь, очевидно, что это будет очень скверный диктатор, — для диктатуры одной импульсивности и вспыльчивой решительности очень недостаточно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное