Хищное утро хотело проглотить её кухонным дверным проёмом. Она была в махровом халате и мимимишных тапочках в виде зайчат. Волосы небрежно спутались после долгого сладкого сна, а мысли вяло пробирались сквозь лёгкую дрёму. По привычке она открыла холодильник и, всё ещё считая себя спящей, достала коробку с пиццей, которую вчера оставил курьер – молодой парнишка в голубой фирменной кепке. Она перенесла картонную коробку на стол, открыла её и впилась взглядом в дразнящие лакомые кусочки теста с колбасой, грибами и маслинами. Положив на тарелку целых две части, она отправила их в микроволновку. Не больше минуты машина жужжала, разогревая ей завтрак. Сыр расплавился и сочным покрывалом лежал на других ингредиентах. Она уселась на стул, скрестила ноги и откусила вершину калорийного треугольника. Сыр потянулся за её ртом тягучими тонкими полосками. Мягкое тесто смешалось с шампиньонами, обработалось слюной и скатилось по горлу. Она была в махровом халате и мимимишных тапочках в виде зайчат, когда обнаружила себя поедающей запретный плод. Сожаление тяжким непрожёванным куском шмякнулось на дно живота. Она не могла поверить в то, что так позорно сорвалась. Что проиграла. Что набила себя бурыми жировыми клетками. Хищное утро хотело проглотить её кухонным дверным проёмом, и она попалась в его ловушку. Как рыба в сеть. Как мышь в мышеловку. Она была подавлена и разбита. Она отчаянно побежала к унитазу, но рвота никак не появлялась. Она была готова всю руку засунуть в глотку. Она плакала и кричала, но только срывала голос. Её спутанные волосы вставали дыбом от ужаса. Её изящные бёдра превращались в мясистые окорока, а губы обливались жиром. Она не могла себя принять. Она не могла выносить своего грузного вида.
Она была в махровом халате и мимимишных тапочках в виде зайчат, когда её тело нашли размазанным по асфальту. Оно лежало в неестественной позе. Кости были изломаны, а лицо окровавлено. Она была подавлена и разбита. Она уже не была.
– По-моему, это самая клёвая история! У меня аж слюнки потекли! – облизывается Текна.
– И не говори, – вздыхает Лох, – так пиццы захотелось…
– Вообще-то в этом и вся трагедия! Вы что, не врубаетесь, что еда манипулирует вами?! Вы подчиняетесь импульсивному соблазну! Вы – марионетки своих растянутых желудков! – полошится Мэрилин.
– Довольно, крошка, – прерывает её Купидон, – пришла пора мне потравить вас своими россказнями, – потирает ладони он.
Санта-Клаустрофобия
В детстве ко мне каждое Рождество приходил Санта Клаус и дарил офигительные подарки! Он забирался через трубу, приземлялся в камине и подолгу копался в своём глубоком мешке, выбирая самую красочную и весёлую игрушку. Он приносил мне Лего, Автоботов, лук и стрелы, машины на пультах управления и кули конфет. Я всегда замирал в ожидании чудес и волшебства, предвкушал восторг и упоительные игры. Но однажды Санта Клаус дождался, пока я проснусь, и лично вручил скакалку длиною в два с лишним метра. После добрый дедушка извлёк её из глянцевой упаковки и, словно бичом, ударил по полу. Я испугался и вздрогнул, но решил, что это, должно быть, смешно, и потому застенчиво рассмеялся. Тогда Санта щёлкнул скакалкой ещё раз и схватил меня за руку. Было видно, как его белые усы искривились над кровожадной улыбкой, а глаза угрожающе сощурились. Толстопузый волшебник раскатисто похохотал и одним движением стянул с меня жёлтые шорты. Он вновь замахнулся страшным сюрпризом, и я почувствовал, как тонкая резина обожгла май ас.
– Я вёл себя хорошо! Я вёл себя хорошо! – пищал я, но мама всегда говорила, что Санта Клаус тугой на ухо.
После того как моя попа покраснела и опухла от ударов, сказочный старик расстегнул ремень и спустил с себя шерстяные штаны. Огромная пиписька повисла перед моими айзами. Рука, избавившись от красной рукавицы, принялась ритмично скользить по этой коричневой колбасе, а я ещё громче вопить о помощи. Но соседи ничего не слышали. Я был один дома. Санта Клаус облизнул указательный палец и засунул его в моё очко так глубоко, что всё внутри сжалось. Вскоре вместо пальца в моей заднице оказалась его твёрдая штуковина. Добродушный великан двигал ею взад-вперёд, разрывая кишку на части. Живот жгла лютая боль, словно жало осы или перец чили. Я уже не хотел никаких подарков и конфет. Чудеса улетучились. Волшебство испарилось.
С того злополучного Рождества я возненавидел зимний праздник. Меня стало тошнить от красных костюмов на детских утренниках и ёлках. Я долго не мог спокойно опорожнять свой кишечник и молил Бога, чтобы Санта застрял в трубе, но в тайне боялся и Господа. Вдруг он такой же каратель? Вдруг он только прикидывается прощающим и справедливым? Я слезно просил мамочку разжечь камин в Рождение Христово, но она не обращала внимания на мои причуды. Я допоздна играл в прятки, но мамочке не нравились капризы и дурное поведение.
Впрочем, визиты Санты участились. Теперь он навещал меня не только по праздникам, но и в обычные будни, когда меня отпускали из школы пораньше.