Над нами миллион высоты

Что же произошло? Высота была невелика и для трени­рованного человека не представляла опасности. Кислород­ный прибор работал хорошо. И вот на тебе! Сиди и думай, отчего майор не перенес испытания.

Смирин перебрал в памяти все случаи, когда летчики не выдерживали "подъема" в барокамере, но ничего подоб­ного в его практике не было.

— Как-то вдруг обдало жаром. Я стал задыхаться. Вя­лость разлилась по всему телу,— одними губами прошеп­тал Зверев.

— Не разговаривайте.

— Хорошо, доктор,— Зверев даже закрыл глаза.

Немного погодя Смирин снова проверил пульс у Звере­ва и обрадовался: пульс был в норме. Принес прибор и из­мерил кровяное давление. Достал из ушей резиновые трубки фонендоскопа и чуть было не сказал: "Не хитрите, товарищ майор, у вас ничего нет".

— Голова уже не болит,— сообщил Зверев, словно догадавшись, о чем думает врач.

— Лежите спокойно.

Смирин вошел в камеру, сел на место Зверева и сам проверил кислородный прибор.

"Что же все-таки произошло? — размышлял он.— Возможно, не отдохнул как следует?" Вышел из камеры, ши­роким шагом стал мерить помещение, как будто был на­едине с самим собой.

— Вам, видно, надо куда-то уйти? — спросил Зверев.— Идите, я буду лежать.

— Только не вставайте.

— Хорошо, доктор.

Смирин вышел, чтобы позвонить в лазарет, есть ли там места. Дежурная медсестра ответила, что офицерская па­лата вообще пустует. Когда Смирин возвратился в барока­меру, Зверева там не было.

— Товарищ Зверев! — позвал он.

Из агрегатной показался механик.

— Где майор?

— Лежал же здесь....

Смирин выбежал на улицу и увидел Зверева — тот уже подходил к своему дому. Не вошел, а юркнул в подъезд и, пока Смирин раздумывал, входить или не входить к зампо­литу, успел лечь в постель.

Смирин тяжело сел в кресло. Зверев ничего не говорил, врач тоже молчал. Длилось это, наверное, минут десять — достаточно, чтобы злость у Смирина прошла.

— Будто я не знал, доктор, куда вы спешите,— заговорил Зверев.— Меня не обманешь...

— Вы сами себя обманули.

— Ну и пусть. Зато я дома. Страх как не люблю ла­заретов...— Он заметил укоризненный взгляд Смирина.— Не беспокойтесь, мне уже совсем хорошо. Завтра выйду на службу.

Смирин пересел на кровать, снова стал проверять реф­лексы. Прежних симптомов не обнаруживалось. "Может, мне тогда почудилось, будто есть патоло­гия?" — неожиданно пришел вопрос. Тогда следовало до­садовать на самого себя: не сумел поставить диагноз. Но еще большая досада брала на медицину, так мало давшую в руки врача-практика и такую щедрую, если дело каса­лось клиник, институтов.

Кто же он, Смирин, в полку? Врач или только советчик по врачебным вопросам?

За время, которое он провел у постели Зверева, лицо Смирина потемнело, будто он сам тяжело переболел и только недавно встал с госпитальной койки.

А Зверев все время наблюдал за Смириным и, должно быть, догадывался, что творится на душе у врача. Хотел успокоить его, сказать, чтоб не тревожился и шел на служ­бу. Однако передумал, заговорил о другом:

— Командир будет недоволен...

— Чем?

— Договорились лететь, а я слег...

"О чем он? Только что речь шла о его жизни, а тут ка­кие-то мелочи, о которых можно и не вспоминать",— поду­мал Смирин, подходя к телефону. Позвонил в лазарет, вы­звал Петрова, оставил его у замполита, а сам направился к командиру полка.

— Слабец он! К полетам не допускать,— выслушав доклад Смирина, приказал Дым.

— Слушаюсь!

Смирин не спешил уходить, о чем-то думал.

— Что еще у вас?

— Допускать к полетам или не допускать — это не са­мое важное. Важнее то, что я не смог поставить диагноз.

Дым шагнул к нему.

— Ничего особенного, что вы не поставили диагноз. Один Аристотель все угадывал. Скажу о себе. Когда я окончил авиационную школу, я все-все знал. Никому не задавал вопросов. А сегодня ищу ответы на тысячу "по­чему?".

— Понимаю...

Смирин пришел домой, засел за учебники. Искал отве­та на вопрос: что же проиэошло в барокамере? Искал и не находил. В его собственной работе, недавно законченной, есть подробное описание кислородного голодания. Однако об этом он не подумал — сразу бросился искать помощи у научных авторитетов. "Эх, Митя, знал бы ты, как мне трудно!" — посмотрел он на фото Кудельского, стоявшее на этажерке. В задумчивом взгляде бывшего замполита уловил лукавинку, что всегда есть в глазах бывалых лю­дей. И друг вроде бы сказал ему: "Выше голову!"

Когда Смирин после академии приехал в полк, он был приятно удивлен — в гарнизоне нашлись фронтовые друзья: Кудельский в полку, а Леваковский в политотде­ле соединения. Они вдвоем жили в этой самой квартире и не отпускали от себя Смирина. Как хорошо было всем вместе жить, работать!

Кудельский вскоре уехал на место Зверева, Леваков­ский женился, и Смирин остался один. Так и живет...