Над нами миллион высоты

— Я вспоминала Беларусь, когда работала в Климе, на востоке и в Средней Азии. Мне снился шум наших лесов, партизанские походы снились, блокады и бои. А Минск представлялся совсем не таким...

Они прошли мимо густых молодых посадок. Справа без­молвной светлой скалой глыбился театр оперы и балета. Шум проспекта сюда не долетал, и они могли отдаться своим мыслям.

У входа в училище их приветствовал суворовец. Подтя­нутый, стройный, краснощекий. Придерживая левой рукой шашку в ножнах, он слегка наклонился к Алесе, внима­тельно выслушал ее. Попросил минутку обождать и чет­ким шагом пошел по коридору налево.В просторном вестибюле Смирин осмотрелся. На голубых мраморных колоннах красовались фрески в строгом военном стиле. Тут были перекрещенные знамена, мечи, автоматы. На второй этаж вела широкая трехмаршевая лестница, покрытая красной дорожкой. В нише во весь рост, в ботфортах, с крестами и другими регалиями на гру­ди, с обнаженной шпагой в руке стоял Суворов. Смирину невольно вспомнилась академия, где он учился.

Вскоре в вестибюль вышел молодой капитан с повязкой дежурного на рукаве. Он представился Смирину, познако­мился с Алесей и предложил следовать за ним. Вошли в комнату для посетителей.

— Хорошо, что сегодня приехали. Завтра утром наши суворовцы выезжают в лагеря. Сейчас позову вашего сы­на,— сказал капитан и вышел.

Смирин взволнованно ходил по комнате. Постоял перед картиной "Переход Суворова через Альпы", перевел взгляд на Алесю...

В коридоре послышались шаги, и вошел рослый суво­ровец. На секунду задержался у порога, козырнул Сми­рину.

— Мама! — бросился к Алесе, обнял ее, поцеловал.— Я ждал тебя позже. Ты же писала... А вчера смотрел по карте и не верил: как далеко ты от меня...

— Раньше, когда ты был на Волге...

— Перевели. И не жалею, мама. Ты самолетом лете­ла? — Василь задавал вопросы и, не дожидаясь ответа, говорил и говорил сам. На майора медицинской службы у окна — ноль внимания.— Экзамены сдал на пятерки. Завтра — в лагерь.

Алеся гладила стриженую голову сына и не могла на него наглядеться. Казалось, она тоже забыла, что в комна­те есть кто-то третий.

Сколько пережил мальчонка за войну, за блокаду в партизанском краю, сколько вынес горя! Порою Алесе казалось, что он не выдержит. Да вот же все одолел, вы­рос и такой теперь красавец.

Все в нем отцовское — и нос, и глаза, и это продолгова­тое лицо. Даже взгляд как у отца. Только вот несколько веснушек у переносицы... Это уже из их рода, от деда.

— А ты здоров, сынок?

— Еще как здоров, мама. Как переехал сюда, ни разу не болел. А поедем в лагерь, будем купаться, в походы хо­дить...

На Василе новая отглаженная форма —гимнастерка, брюки с красными лампасами. Погоны с желтыми трафа­ретами училища аккуратно лежат на плечах. Подворот­ничок скромной белой полоской. Пряжка на животе так и жжет.

— А как твое, мама, здоровье?

— Ничего, сынок, все хорошо.

— Здесь же недалеко где-то жил наш дед. Съездить бы на каникулы! А куда поедешь — ни деда, ни деревни... — лицо Василя посуровело.

— А папу ты вспоминал, сынок?

— Раньше я почему-то думал, что папа мой — кавале­рист генерала Доватора. Потом — что танкист у маршала Ротмистрова. А еще артиллеристом снился. Жаль, что у тебя не сохранилось его фотографии...

Больше Смирин не мог выдержать.

— Василь, сынок!..

Василь отстранился от матери, ошарашенно посмотрел на майора, вопрошающе — на мать. Смирин бросился к нему, оторвал от пола, принялся целовать.

— Вот таким тебя оставил,— показал рукой,— а тут, гляжу, солдат...

— Мама... правда?

— Конечно, сынок! Папка наш...— кивнула Алеся, лю­бовно глядя на них обоих.

Такой счастливой Василь не видел мать никогда. И в его душе словно буря пронеслась. Все, что за эти годы улеглось в ней, в одииый миг рухнуло. Он не помнил отца, не знал его ласки. Ему говорили, что отец погиб на фронте в первый же день войны. И сама мать говорила, а тут...

— Наш папка нашел нас,— сказала Алеся.

Василь несмело потянулся к отцу, обнял за шею. А тот все прижимал его к груди, целовал...

— Отпусти его, Коля. Давайте сядем.— Алеся повела их к дивану. Сели. Василь — посередине.

Разговорам не было конца. Перебивали друг дружку, смеялись.

— Где ты, папа, служишь? — спрашивал Василь.

— В авиации.

— А в каком гарнизоне?

— Недалеко тут...

Василь так и светился от радости. Льнул к отцу, закла­дывал его сильную руку себе на шею, нежно поглядывал на мать.

— И летаешь?

— Когда надо — летаю. Обычно же только слежу, чтобы летчики были здоровы и хорошо летали.

— На реактивных?

— На самых новейших...

— О-о! Сегодня в училище я самый счастливый чело­век. Узнает генерал, начальник наш, отдаст приказ: позд­равить суворовца Смирина. И прочитают приказ перед строем. Для всего училища будет праздник!

— У вас так делается?

— Каждого суворовца поздравляют с днем рождения. Приказом по училищу... А у меня же больше чем день рождения. А?.. Папа, ты приедешь ко мне в лагерь?

— И не раз.

— Мы будем дружно жить.

— Теперь-то уж будем.— Смирин обнял сына.— И так служить и работать, чтобы дети больше не разлучались с родителями. Понял, Василек?

— Понял, папа...