Над нами миллион высоты

Назавтра Смирин был в лесу, подступавшем вплотную к военному городку. Здесь и встретил Аникина — бородатого печника, обслуживавшего казармы и дома коман­диров.

— Где наши семьи?

— Кто уехал, кто ушел, а кого...— Старик говорил с трудом.— Ворвались в городок, согнали женщин и детей на стрельбище и там перебили...

— Моих не заметил?

— И ваших...

Смирин дождался вечера и с темнотой пошел на стрель­бище искать своих. Все осмотрел. На окраине стрельбища наткнулся на свежую братскую могилу. Припал к холод­ному песку, дал волю слезам. Потом неслышно, как тень, побрел навстречу дню туманными перелесками.

А дальше... Да разве припомнишь все, что было за эти годы!

Чтобы избавиться от гнетущих мыслей, Смирин достал из стола общую тетрадь в истертой на сгибах обложке. Почти три года не разлучался он с этой тетрадью.

Сел за стол и принялся читать. Чем дальше, тем с большим интересом углублялся в текст и, когда дошел до конца четвертой страницы, подумал: "Как будто не я, а кто-то другой писал..." Отчетливо видел погрешности стиля; обнаружил, что в первой части недостает доводов.

"А в общем, первая и вторая части удались,— отметил про себя.— Что же нам даст третья?"

Он навалился грудью на стол и стал читать дальше. Когда дошел до конца, удовлетворенно потер руки.

"Кислородное голодание на высоте... А что, нужное пособие для авиационных врачей и летчиков".

Вспомнил разговор с Ахтаном, усмехнулся: "Приехал осчастливить наш гарнизон своею несостоявшейся диссер­тацией. А глядишь, что-нибудь путное выйдет и у нас без всякой предварительной рекламы".

До этого дня Смирин работал без огонька. Теперь еще раз убедился, что взял интересный вопрос — проблему ды­хания на высоте — и справился с ним неплохо. Появилось желание ускорить работу, тем более что оставались только выводы. Потом можно дать почитать товарищам.

Неслышно отворилась дверь. Вошла Вера и, увидев необычно сосредоточенного Смирина, остановилась посреди кабинета.

— Поздно уже...

— Что, больной пришел? — Вдохновенный блеск глаз на лице Смирина сменился озабоченностью — он ведь дежурный.

— Нет...— Вера слегка наклонила голову набок.

Смирин отодвинул от себя тетрадь.

— Отдыхать пора,— сказала Вера и коснулась его горячей руки.

— Не могу, Верочка. В голове такое творится...

Смирин оделся и вышел в коридор.

— Я скоро вернусь,— сказал Вере, стоявшей подле столика дежурного. Она подалась было к нему, но, когда за майором закрылась дверь, сложила на груди руки и по­качала головой.

5

Смирин шагал по аллее навстречу ветру, который все время крепчал и шумел в ветвях деревьев протяжно и тоскливо. Военный городок спал. Никому не было дела до того, что где-то бродит в одиночестве человек, отдавший войне всех, кто был ему дорог.

Он отлично знал, что нет такого дома, такой семьи, из которых война бы кого-нибудь не взяла. Но прошло время. Военные раны в душах людей медленно, но затягивались.

А Смирин до сих пор но мог без волнения вспоминать о жене и сыне. Если, случалось, кто-нибудь заводил о них разговор, как сегодня Ахтан, он становился сам не свой, не ел, не спал, пока не изнурял себя физически. А тогда валился на кровать и засыпал тяжелым сном. Просыпался мрачный, молчаливый и спасался тем, что с головою ухо­дил в работу.

Сегодня Смирин иззяб на ветру, устал, но успокоиться не мог, тщетно гнал прочь горестные мысли. Минуя стади­он, вышел на главную улицу городка. Впереди увидел Кудлача.

— Степан Степанович! — окликнул его.

Кудлач остановился, обождал.

— Откуда так поздно?

— Да вот иду, доктор...— хрипло отвотил Кудлач. Лицо его было напряжено, непроницаемо.

Смирин взял капитана под локоть.

— Полеты же завтра. Вернее, уже сегодня. А отдыхать когда?

Кудлач шагал, кутаясь от ветра в воротник куртки.

— Кудлач умеет летать, умеет отдыхать, — с тоской произнес он. — А жить не умеет. Нет! А вы почему не спите, доктор?

— Дежурю...

— А я ушел из дому...

— Как прикажете вас понимать?

— Буквально?

В зыбком свете фонарей Смирин уловил на лице капитана нехорошую тень, требовательно сжал его локоть. Кудлач, сутуля спину от ветра, остановился и, как не однажды рассказывал врачу перед полетами о своем здоровье, выложил без утайки все, что произошло у него дома.

— Мог ли я все это предвидеть? — вопросом закончил он.

— Если б мы всё могли предвидеть...

— А жили ведь... — далеким воспоминанием прозвучал голос Кудлача. — Ну не странно ли: подниматься над аэродромом на пятнадцать тысяч и больше, а что происходило под самым носом — не видел. Ослеп, что ли...

— А может, механик приврал? — осторожно усомнился Смирин.

Кудлач поднял голову:

— Ему — верю...

— Что ж тогда он сразу не сказал?

— Это можно понять. Подчиненный, солдат. Скажи командиру, а потом у него же служить. Тут есть логика. — Кудлач что-то поискал в карманах.— Вот дал маху! Письмо на столе оставил...— Капитан еще больше смеялся и словно самому себе сказал: — Строить семью нелегко. Тут талант нужен, Жизнь прожить — но в полет сходить...

Смирин сильнее сжал локоть Кудлача: в словах капитана ему послышались собственные мысли. Обнадеживающе сказал:

— Все будет хорошо.