Над окошком месяц

— Звонил твой Булгатов, отказывается от тебя. Ты знаешь, что это значит? У тебя не будет там службы, будут одни неприятности. Тебе надо это? Мы подобрали хорошую должность — заместитель начальника лётного училища по инженерноавиационной службе. Высокий оклад. Город Сызрань, не столица, но вполне приличный городишко. Река Волга. Служебная машина под задом. А? Ты любишь охоту и рыбалку, тебе сам Бог велел там быть. Не раздумывай, соглашайся!

— Большое спасибо за заботу, но я останусь здесь, — не раздумывая, ответил я своему старшему коллеге. — Бог не выдаст — свинья не съест. Зубы обломает. Слишком просто будет, бегать от всяких!

— Ну, как знаешь. Не завидую я тебе.

И началось. Мне сразу же определили самый низкий должностной оклад. Я не бегал жаловаться ни командованию, ни в политотдел, ждал, что будет дальше. А дальше были злые укусы. Из командировок я не вылезал. Если где-то случалось что-то, то в любом случае, был ли я там раньше или не был, мне всё равно это ставили в вину. И когда попросил направить меня на учения с полком, у которого на вооружении новые вертолёты Ми-26, которые я недостаточно хорошо знал (предстояло на сборах ВВС выступать с докладом по этой технике, делиться опытом эксплуатации), то меня определили в другой полк, который просидел без действия все учения. И так продолжалось не один год.

Я плюнул на все эти «мелочи» и делал добросовестно свою работу, памятуя, что служу не Булгатову или ещё кому-то, а Народу, это и спасало от срывов, причин для которых было предостаточно.

Когда случилась беда на АЭС в Чернобыле, то первым там оказался, конечно же, я. И глотая радиоактивную пыль, находился там с утра 27 апреля по 15 мая. Уехал здоровым, в одно дыхание забегавшим на седьмой этаж своего дома, а приехал другим. Добравшись на трясущихся ногах до второго, я дальше не мог идти, покрылся весь холодным потом. Десять суток пролежал на обследовании в госпитале, съездил по путёвке на Чёрное море, в санаторий «Крым». Всё это мне помогло, особенно море, я из него не вылезал с утра до ночи.

В госпитале тогда в палате рядом был генерал, лётчик, ветеран войны. У него сбитых самолётов хватало на полтора, а то и на два героя, но ему не дали и одного, — чем-то он не понравился политотдельцам, они тормозили все его представления. Но не потому я завёл речь о нём. Этот боевой в прошлом генерал фанатично обожал лекарства. Наш лечащий врач, в больших годах женщина, около меня задерживалась, чтобы спросить, на что жалуюсь. Я не жаловался ни на что. Как-то выразил сомнение, построив график из данных анализов крови, что дней через пять, если и дальше так будет продолжаться, то тромбоциты упадут ниже нормы.

— Но сейчас они в норме? — сказала врач, и я больше вопросами её не беспокоил. А тромбоциты, действительно, упали, я это ощутил по тому, что при незначительном уколе, порезе, царапине и даже при чистке зубов было трудно остановить кровь.

Слушать беседу генерала с врачом — одно удовольствие. Генерал назначал себе лекарства, при этом чувствовалось глубокое знание всех качеств мудрёного снадобья, врач иногда возражала, указывая, что оно навредит печени или почкам.

— А чтобы этого не случилось, мы его нейтрализуем вот этим (следовало странное для уха непосвящённого название лекарства), — отстаивал свои убеждения генерал, и врач всегда с ним соглашалась.

От стаканчика красного вина, которое по рекомендации целителей мне приносила жена, генерал категорически отказывался.

И вот как-то после госпиталя я встретил дочь генерала, спросил о здоровье отца.

— Нет его. Умер, — сказала она. — Лекарство дало ненужную реакцию.

Я посочувствовал горю дочери, а сам подумал, как прав бывал, когда в госпитале или санчасти все лекарства, что мне выдавали, добросовестно ссыпал в кулёк и возвращал сёстрам.

27 апреля 1986 года было воскресенье. Я вернулся в субботу из командировки и решил позаниматься с машиной. День был на славу. Таких мало бывает в Беларуси. Тепло, солнышко. Благодать! Я снял колесо, и тут меня позвала к телефону жена.

— Товарищ полковник, вам предстоит срочно убыть в командировку, — говорил мне дежурный по управлению. — Командировка может быть длительной. Захватите с собой средства индивидуальной защиты.

— Но средства в штабе? И что это за срочно-бессрочная командировка? Куда? Зачем?

— Украина. Район Чернобыля. Там что-то случилось на атомной электростанции. Не исключена диверсия.

«А я-то тут причём? — хотел я возмутиться. — С каких это пор я стал специалистом по атомным станциям или диверсиям?» Но не возмутился. Значит, какая-то связь, непонятная мне, ещё есть.

— За вами уже идёт вертолёт Ми-26, через полчаса он будет на «Липках».

Быстро приладив колесо, я побросал в сумку под зуденье жены свои вещи, попросил соседа проехать со мной до аэродрома и загнать потом машину в гараж.

Мчался я по проспекту со скоростью, за которую бы меня непременно наказали гаишники, но их, на счастье, нигде не было. Также лихо влетели на поле аэродрома, на котором выделялся наш вертолёт. Около вертолёта прохаживался, поглядывая на часы, полковник Маслов.