Над пропастью

Она не отрываясь и близоруко щурясь смотрела на экран. На ее лице постоянно читалось какое-то внутреннее неспокойствие, но собственно реакции на увиденное я не замечал. У нее была манера изредка вздергивать щеки, словно презрительно морщась. Видеть это довольно неприятно, особенно если при этом она разговаривает с тобой, смотрит на тебя, пока не начинаешь понимать, что это у нее нервное. Когда закончился фильм и Игорь ушел к себе, отказавшись от партии в бильярд, беседуя тет-а-тет, я наблюдал в ней внезапные переходы от величайшего внимания к полной рассеянности, когда казалось, что она утратила к тебе всякий интерес, и это также неприятно поражало.

– Почему вы никуда не сходите? — спросила она.

– Никуда — это куда?

– Есть же здесь рестораны, ночные клубы...

– Казино, рулетка, девочки,— продолжил перечислять я,— так, что ли?

– Разве вам не хочется после работы отдохнуть, развлечься?

– Здесь для меня нет такого понятия «после работы». Вот вернусь домой, тогда и оттянусь на всю катушку: перво-наперво крепко поцелую жену, затем пообщаюсь с детьми...

– Наверное, вы очень хороший муж и заботливый отец.

– Надеюсь, что так.

Она нервно поморщилась — с непривычки могло показаться, что она терпеть не может примерных семьянинов.

– Научите меня играть в бильярд,— попросила она.

Мы перешли в бильярдную, где помимо игрового стола имелся обычный столик, пара кресел, кровать, тумбочка и платяной шкаф. Здесь останавливались эпизодически наезжавшие посланцы Морозова, когда не хватало мест в трех других комнатах, занимаемых сейчас соответственно мною, Игорем и Ларисой.

– Здесь можно курить?

Я угостил ее сигаретой и закурил сам. Она села в кресло, закинув ногу на ногу и оголив красивое бедро до самых трусиков — я успел разглядеть, какого они цвета. Потом она, правда, поправила платье, сдвинув его полы. Когда она затягивалась — часто и глубоко,— кончик сигареты сухо трещал, выгорая сразу чуть не на сантиметр. Чувствовался стаж. Желтоватые тени под глазами также выдавали в ней заядлую курильщицу. Я стоял, прислонившись к бильярдному столу, изредка наклоняясь к столику и стряхивая пепел. Когда она затушила окурок в пепельнице, я свою сигарету выкурил лишь наполовину.

– Почему вы не поручаете мне никакой работы? — неожиданно спросила она.

– Сейчас у меня нет вакантных должностей,— сказал я, и это была чистая правда.

– Тогда зачем меня направили сюда?

Я не знал, что ей ответить.

Она задумалась и, казалось, забыла про меня. Потом вдруг тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица, и поглядела мне в глаза.

– Я бы выпила бокал вина.

Я развел руками.

– Тогда рюмочку водки, коньяку или что у вас есть.

– Ничего нет и быть не должно. Я сам слежу за этим.

– Разве вы ханжа?

– Читала «Правила проживания в гостинице»? Висят на стене у тебя в комнате. Кем они подписаны, видела?

– Ну и что? Здесь вы главный.

Я молчал. Она сидела понурившись. Разочарование и грусть читались на ее лице. Мне самому уже становилось скучно и хотелось пойти отдыхать или...

– Извини, я оставлю тебя на минуту.

Я затушил в пепельнице окурок, спрятал в карман мундштук, которым пользовался, чтобы не подпалить бороду, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Прокравшись на кухню — вотчину супружеской четы, заглянул в холодильник, в буфет, в тумбу стола. Я искал спиртное, но безуспешно: закуски навалом, а выпивки...

– Что, Антон Федорович, проголодались?

Я мысленно чертыхнулся. Застигнутый на месте преступления бдительным хозяином, я решил идти до конца и спросил прямо, нет ли у него водки «грудь растереть, а то знобит что-то, боюсь расхвораться». Он сочувственно выслушал мою нехитрую ложь, помолчал озабоченно, наконец ответил, что ничем не может мне помочь.

– Петрович, будь человеком, поищи! — умолял я, полагая, что он колеблется.

Петрович переминался с ноги на ногу и сокрушенно вздыхал:

– Чего нет, того нет.

Вглядевшись повнимательнее в этого видавшего виды и всяких начальников аборигена, я понял, что никакого сочувствия у него нет (а водка наверняка есть), что он сейчас вспоминает о том, как я его наказывал рублем за неоднократное нарушение пункта «Правил...», запрещающего хранение и распитие спиртных напитков, и в душе злорадствует.

Пришлось уйти не солоно хлебавши. Зря только унижался. Честно говоря, я не ожидал, что он окажется таким злопамятным и решится отказать мне, которому все рады угодить, во власти которого выставить его завтра же за дверь.

«Ладно, я тебе это припомню!» — пообещал я больше для самоуспокоения, прекрасно зная, что мстить не в моем характере. Тем более что водки у него действительно могло не быть... сегодня.

Казалось бы, чего проще смотаться в круглосуточный или послать Игоря, поскольку ключи от машины все равно у него. Но я не стал сходить с ума и вернулся к Ларисе, которую застал сидящей в том же кресле.