Над Самарой звонят колокола

Офицеры поехали, а купцы продолжили свой путь. Данила, входя в дом, подумал о только что услышанном от капитана Балахонцева: «Скажу Герасиму про опасения коменданта. Пущай остережет своего знакомца Копытеня, а то по нечаянной оплошности попадет человек в кандалы: время больно смутное, разбираться некогда, воистину ли человек виновен…»

Дома Данилу ждало радостное и горькое одновременно известие: старший сын Алексей писал в письме, утром полученном с почтой, что по службе он теперь надворный советник при департаменте, дом снял себе неподалеку от Невского проспекта и случай уже имел не единожды лицезреть матушку государыню, проезжающую в карете к церковной службе. А еще Алексей писал, что в столице все весьма озабочены появлением под Оренбургом полчищ диких яицких казаков, башкир да калмыков. Однако курьерская связь от Оренбурга к ним, невзирая на тяжкие зимние дороги, достигает не позднее двадцати дней.

«Будет какое от тех воров и разбойников вашим драгоценным жизням малейшее устрашение, – писал заботливый Алексей, – так ни минуты не мешкая, садитесь в сани и езжайте с милой матушкой прямо ко мне, в столицу». Еще писал Алексей, что от Панфила все так же давно нет известий. В конце письма сын спрашивал, почему не пишет Тимошенька. Послушен ли дедову слову? И не пора ли ему собираться в Петербург к учебе, где он, Алексей, мог бы потом выбрать ему дело по сердцу?

Данила опустил письмо на колени, долго сидел так, не замечая молчаливых слез жалостливой к внуку Дарьюшки.

– Что ж, Данилушка, напишешь ли сыночку, что приболел наш Тимоша? Только не пиши, что лежит он в чужом городе, у чужих людей… Будет зазря тревожиться.

– Как можно, Дарьюшка, писать Алексею всю правду? Мой это крест, мне и нести его до конца… А каков он будет, самому Господу только ведомо. – Он ласково похлопал жену по вздрагивающей от волнения руке, через силу улыбнулся – дескать, все будет хорошо и тревожиться не надо зазря.

– Может, поправит Тимоша здоровье да и отстанет от той казачки, в Самаре ему невесту сыщем. Я уже имею одну на примете. Славная девица, телом справная, ликом светлая…

– Нет, Дарьюшка, такую вовек не забудешь… Немощен я ныне, а увидел ту казачку – вот веришь ли, словно крылья за плечами выросли! У Тимоши тако ж влюбчивый глаз, как и у твоего непутевого Данилушки… Сходи к сестрице в горницу, передай весточку от Матвея, а я малость отдохну, сидя в кресле. У Анны тако ж, поди, в заботах сердечко рвется. – И уже в дверях остановил Дарью, сказал: – Отчего Матвей не уехал в Самару? Здесь все ж безопаснее, нежели в Борской крепости. При нужде в Симбирск или в Сызрань уехать можно, как иные уже и сделали днями. Неужто мыслит с десятком-другим тамошних помещиков да при малом казачьем гарнизоне супротивничать бунтовщикам? Чего доброго, на стене и застрелить могут. А то и хуже – сами казаки схватят. Вон, было уже известие, что атаман Тоцкой крепости Чулошников переметнулся к самозванцу… Ну, иди, иди, моей стариковской воркотне конца не будет. – Данила не стал удерживать больше Дарью, подошел к инеем изрисованному окну, вспомнил только что встреченного коменданта, подумал: «Теперь, поди, Иван Халевин закончил диктовать писчику ответную промеморию… То-то будет «радости» Ивану Кондратьевичу! – и сам не знал, радоваться, огорчаться ли ему тем, как складываются события под Самарой. – Никто не может знать заранее, – вздохнул Данила, опускаясь в мягкое кресло, – кому будет от тех перемен выгода, а кому тяжкое лихо и разорение…»

* * *

Ивану Кондратьевичу надоела перебранка денщика Васьки с кем-то в холодных сенцах комендантской канцелярии и он грубо крикнул через закрытую дверь:

– Васька! С кем ты балясы точишь битый час?

Теперь, оставшись без семьи, Иван Кондратьевич совсем перестал ходить в свой дом, и денщик Васька перебрался в боковушку канцелярии со своим немудреным солдатским скарбом в ранце, он и ходил в ротную столовую за обедом коменданту, брал то, что готовили прочим господам офицерам.

На грозный крик Ивана Кондратьевича чуть приоткрылась дверь, по низу через порог клубами покатился густой бело-морозный воздух. Денщик просунул улыбчивую физиономию, щекастую и голубоглазую, не по-уставному, будто дядька на базаре, сказал:

– Рассыльщик из магистрата к вам прорывается, господин капитан. А я не пущаю по причине вашего завтрака. Не замерзнет, на крылечке дожидаясь, одет в тулупчик да в валенки.

– Убери миски, да пусть войдет тот рассыльщик. Теперь же покличь ко мне господ офицеров на совет. И попервой позови поручика Счепачева.

Васька брезгливо посторонился и, двинув локтем в бок, впустил магистратского рассыльщика малолетка Осипова: с прескверным лицом был тот рассыльщик, мало ему было горя, что он постоянно, даже летом, шмыгает носом, так еще, похоже было, все присамарские лягушки пометили его каждая своей особливой бородавкой.