Над Самарой звонят колокола

Капитан Балахонцев отшвырнул магистратскую промеморию.

– Чтоб вас буйным ветром унесло! – не сдержался и трахнул кулаком по столешнице. – Завертелась змея под граблями! А! Они, видите ли, к остережению города на каждые трое суток будут посылать ко мне десять человек! Как будто бы речь от меня шла в остережении самарцев от пьяного разбоя бурлаками или от воровства клетей! – Иван Кондратьевич встал, гневно заходил по комнате, то и дело бросая взгляд через окно на заснеженную улицу: ждал денщика Ваську, посланного за офицерами. Да, вона уже показались денщик и Кутузов, бегут старательно, пар изо рта вылетает, словно у пристяжных коней в конце тяжкого перегона.

– К поручику Счепачеву не заходил? – спросил Иван Кондратьевич, едва Илья Кутузов переступил порог канцелярии. – Все так же болен или на поправку идет?

– Забегал на минутку, господин капитан. Денщик его в великом смятении сказывал – жар у господина поручика. Должно, крепко простыл, по земляной крепости вспотевши бегая. Боюсь, что и в неделю не поправится… Какие новости и откуда пришли? – поинтересовался подпоручик и глазами указал на бумагу, что свесилась с края стола.

– Вот так, дружочек Илья, пребываю теперь в раздумии: супротив кого попервой надобно обороняться нам? Супротив врагов дальних, бунтовщиков и воров, идущих к Самаре, ильбо супротив врагов ближних, за спиной у нас затаившихся до рокового часа?..

Поняв, что от взволнованного капитана Балахонцева не скоро добьешься вразумительного разъяснения, Илья Кутузов попросил разрешения прочитать бумагу.

– Чти, чти, господин подпоручик! Да будут и тебе ведомы их змеиные выверты… Воистину, ощущаю себя, будто всей Самарой на возах переехали меня поперек… Я им толкую о деле, а они мне: приходи на неделе! – Иван Кондратьевич наткнулся, словно сослепу, на угол стола, резко остановился и умолк, поглядывая на читающего подпоручика.

Илья Кутузов быстро просмотрел магистратскую отписку и, в изрядном недоумении уставясь на коменданта, медленно проговорил:

– Вона как дело оборачивается… Спроси у ветра совета, не будет ли ответа! Бургомистр теперь стоит фертом, а мы как «мыслете», враскоряку ногами…

– Сущий кладезь премудрости наш бургомистр! – вновь вспылил и забегал по комнате Иван Кондратьевич. – Сия его отписка бунтовщикам на руку! Магистратские старшины город оборонять явно не помышляют. – Иван Кондратьевич покривил губы, зло выкрикнул: – А за ними и отставные чины по домам отсидятся! Ильбо утекут из города куда подальше, покинув нашу ничтожную команду на злую волю Емельки Пугачева или еще кто там он и как прозывается! – Иван Кондратьевич обреченно махнул рукой.

Денщик Васька сунулся было в приоткрытую дверь, спросил, не надобно ли чего господину капитану. Может, чаю подать? На спрос получил устрашающее:

– Сгинь, божья коровка!.. Ныне еще раз отпишу бургомистру, что команда нужна мне не для охранения их лавок от разбоя, а для постоянного оберегания города вместе с воинской командой. Не дадут людишек – отпишу по начальству. А его, бургомистровы, злодеяния старательно положу на бумагу. Срок придет – и ему батогами воздастся!

– Скверно как выходит, – посетовал удрученный Илья Кутузов. – Отобрали у города войско, а мы теперь сиди, как раки на мели. Да нас же и ответчиками поставят пред матушкой государыней, случись какая разруха от бунтовщических отрядов.

– А кому ж в ответчиках быть? Мы и будем! – подтвердил Иван Кондратьевич и угрюмо добавил: – Ежели разбойники прежде того нас не повесят или еще какие казни египетские нам умыслят… Сказывали мне здешние ученые мужи, средь них и господин Рычков, что разинские воры самарского воеводу Алфимова в воду посадили… То-то нашим женкам да невестам в радость будет узнать о такой же нашей горькой кончине…

Илья Кутузов побледнел, пальцами вцепился в угол столешницы: свыкся уже было с мыслью, что доведись быть сражению, так без робости впереди своих солдат выйдет в поле встречь разбойникам. И либо победит, либо убит от них будет.

«А что ж тогда с Анфисой Ивановной и ее матушкой станется? Среди мятежного мужичья, без защиты и без оберегателей?»

Иван Кондратьевич кинул взгляд на подпоручика и понял, что творится у него на душе. Укорил себя: «Надо же было старому дуралею такое при нем брякнуть! Смутил до бледности. Эх, дети, дети… О себе ли, о своей чести теперь мне озаботиться? А может, о вас подумать? О вашей жизни, о внуках моих, на свет еще не родившихся?»

– Не кручинься, голубчик Илья, – по-домашнему проговорил Иван Кондратьевич, не глядя подпоручику в глаза, потрепал его по плечу. – Господь не выдаст, свинья не съест… И нам голова дадена не едино только кивера носить, но и думать. Садись к столу, вместе сочиним послание злоехидному бургомистру. Позрим, какую новую нитку из себя вытянет наш мизгирь[12] – бургомистр? Сказывают, ежели мизгиря убьешь – сорок грехов с себя сбудешь… Да немочно нам того сделать. – Иван Кондратьевич криво усмехнулся, сел к столу и пригласил сесть рядом Илью Кутузова.