Над Самарой звонят колокола

Капитан Балахонцев отпустил сержанта, дав команду вымыть солдат в бане, а потом отмыть поочередно и всех поселенцев, а когда прибежал из казармы сержант Степан Стрекин, приказал ему весьма спешно писать уведомление командиру гусарских эскадронов капитану Краевичу в Сызрань о спешном сикурсовании к Самаре.

Сержант Стрекин написал набело, запечатал пакет.

– Пошли нарочным казаком от прапорщика Панова, – распорядился капитан Балахонцев, потом к подпоручику Илье Кутузову: – Сколько же нам ожидать посланных из Симбирска канониров? Когда беда висит над головой, всякий час за долгий день кажется… Однако теперь немного утешен вестью о прибытии гусар. Думаю, воевода Иванов не замешкается с их отправкой к нам.

Илья Кутузов молча, улыбнувшись, кивнул головой: дай-то бог, чтоб те гусары подоспели возможно скорее.

– Через день по нашему уведомлению должен тот Краевич прийти к нам. – Иван Кондратьевич, обрадованный доброй вестью, потер ладони, потом крикнул денщика, чтоб привел цирюльника из второй роты Ивана Дудина.

– Святки скоро, – улыбнулся Иван Кондратьевич. – В гости к кому-нибудь наведаемся, хотя бы и к самарскому хлебосолу Даниле Рукавкину… А ты, голубчик Илья, по прибытии гусар сам съездишь в деревню за дамами.

– С превеликой радостью съезжу, Иван Кондратьевич. – Илья Кутузов, уловив минуту душевного покоя у командира, осмелился назвать его по имени и отчеству. – Вона, наш нарочный поспешил к Рождествену.

Иван Кондратьевич торопливо подошел к окну: по обледенелому, санями накатанному спуску к Волге быстро спускался верховой казак с поводным конем…

Нарочный возратился из Сызрани на следующий день с ответом, что гусарские эскадроны прибыли в Сызрань без коней, что коней ведут следом, под усиленной охраной, так как есть опасение калмыцкого нападения на тот табун.

Двадцать первого декабря обеспокоенный капитан Балахонцев снова посылает нарочного в Сызрань с сообщением, что получены известия о приближении к самарскому пригороду Алексеевску отряда бунтовщиков во главе с бывшим командиром Тоцкой крепости атаманом Никифором Чулошниковым. Капитан Балахонцев уведомлял сызранского воеводу, что к тому Чулошникову примкнули служилые казаки Самарской линии крепостей, а также черкасы, грабят дома офицеров и помещиков в их имениях. Воровские шайки появились вниз по реке Кинелю в тридцати – сорока верстах от Самары. Кроме того, от бежавших из тех мест помещиков стало известно, что сильная партия бунтовщиков человек в пятьсот с пушками готовится к нападению и на город Самару.

– Неужто и теперь сызранский воевода – чтоб этого борова буйным ветром унесло! – не пошлет гусар к Самаре? – негодовал капитан Балахонцев, ожидая не бумажных утешений, а хотя бы сотню гусар. – Оставил бы часть людей до прибытия табуна, но сикурс мог пригнать и на санях! Эх, добраться бы мне с кулаками до того воеводы! Видит бог, зажился! За него давно на том свете провиант получают!

Подпоручик Илья Кутузов и прапорщик Панов, вызванные к коменданту, могли только посочувствовать командиру.

– Может, те самозванцевы отряды малость замешкаются с приходом к Самаре? – медленно проговорил прапорщик Панов, мало привыкший обсуждать такие ситуации, – его дело получить приказ и скакать с казаками на его исполнение. – Откуда знать им, велика ли сила воинской команды стоит в городе? Даст бог, поопасутся воры сразу-то на приступ кинуться…

Чуда, как ни молили самарские попы в церквях, не случилось. Вечером двадцать второго декабря Самара была взбудоражена известием: в пригород Алексеевск вступила числом до ста человек передовая партия подступающего к Самаре войска Емельки Пугачева, а может статься, вовсе и не Пугачева, а истинного государя Петра Федоровича.

Выставив у рогаток на Оренбургском тракте дальние караулы и казачьи разъезды, капитан Балахонцев уже затемно возвратился в комендантскую канцелярию.

– Васька, поручик Счепачев не объявлялся? – спросил он у денщика, который спешно начал накрывать на стол, а потом до слез и головокружения раздувал самовар. Привстав на коленях у самовара, Васька ответил, что господин поручик все так же в постели, даже к обеду не встает.

– Сказывает Учубейка, будто хрипит грудью его порутчик, сильно хрипит и мокро кашляет.

– Надобно мне самому навестить его завтра поутру, а то все за делами недосуг было. Ну, ступай, божья коровка, можешь ложиться спать. – Иван Кондратьевич отпустил денщика, налил себе чай в просторную пиалу, пить не стал – слишком горяч, весь рот обжечь можно, так что и кожа с неба слезет. Устало откинулся на спинку длинной лавки, закрыл глаза.