Над Самарой звонят колокола

Прапорщик Панов подъехал с прочими казаками бережно, понял, что его дозор кого-то обнаружил.

– Вона, на мосту караул стоит, – доложил есаул и тут же предложил: – Налетим спешно, чтоб знак в пригород не сделали?

Панов прикинул, виден ли мост от пригорода. Вдруг там кто-нибудь следит за караулом? Вряд ли: крутой берег своим обрывистым выступом прикрывает мост, и дозорные от башни у крепостных ворот их не видят.

– Взять караул без пальбы, – приказал прапорщик. – Пики к бою! Марш! Марш!

Понукая коней плетьми, казаки по рыхлому снегу в пять минут преодолели участок берега до моста, налетели на караульных столь внезапно, что они, озябшие и укутавшие лица в поднятые воротники, не успели не только убежать от моста в гору, но и вынуть пистоли, чтобы выстрелом поднять тревогу в пригороде.

– Кто такие? – Панов, нацелив копье на одного из караульных, подъехал к нему вплотную, отжав спиной к перилам моста. Мужик закрестился:

– Не губи, господин офицер! Поставлены мы от наших командиров пригорода по наряду. Мы из пахотных мужиков, не своей волей стоим здесь, а по приказанию казаков, приехавших из войска объявившегося Петра Федоровича.

– Много ли тех воров въехало в пригород? Да не таи, говори, как на исповеди! Заврешься – без соборования отойдешь на тот свет. Мне недосуг тебе под этим мостом попа искать!

– Въехало до сотни, господин офицер, – охотно говорил мужик, не спуская широко раскрытых глаз с острого конца копья, который покачивался в вершке от бороды, как раз против горла. – Но которые далее в Кинель-Черкасскую слободу последовали, которые к Бугуруслану на санях отъехали. А ныне еще с десять верховых, сказывали, будто к Сергиевску, в калмыцкое войско Дербетева, отбыли.

Прапорщик Панов обдумывал услышанное недолго. Это хорошо, что воровская партия числом уменьшилась, стало быть, их вряд ли больше, чем под командой у Кутузова. Ежели въехать в пригород и сразу арестовать главных злодеев, то и прочие воры скоро покидают на землю свое оружие.

– Есаул Тарарин, шли одного казака к подпоручику Кутузову с известием, что я попытаюсь въехать в Алексеевск от реки Самары. Пусть он спешит к пригороду. А ежели услышит в крепости ружейную пальбу, то б начинал, не мешкая, атаку.

Есаул Тарарин подозвал к себе бывалого казака, отдал распоряжение от прапорщика. Панов легонько ткнул караульного копьем в грудь, угодив в деревянную пуговицу шубы.

– Ну, борода седая, веди нас прямо к дому, где главный вор на постое живет. В воротах караульным скажешь, что мы своею волею идем послужить государю Петру Федоровичу, как тако ж поступали многие солдаты и казаки протчих крепостей Самарской линии. Уразумел, борода?

– Уразумел, господин офицер. Единого прошу – не лишайте живота, дома детишки мал мала меньше, пятеро их…

– Сделаешь, как велю, – жив будешь. – Прапорщик Панов сказал это столь твердо, что караульный поверил, перекрестился, поднял оброненное копье и пошел с моста в сторону пригорода. Двое его товарищей под охраной верховых казаков, обезоруженные, остались заложниками на мосту.

Не отошли и полусотни шагов к алексеевскому подъему, как за Самарой, за голыми вязами, послышались далекие колокольчики – по слуху обоз был достаточно велик, не двое-трое саней, чтобы не поопаситься едущих.

– Есаул Тарарин! Это дело аккурат по тебе! Встань у моста за караульного. Окликнешь, кто едет, а себя не выдавай! Я с казаками ради бережения отойду за поворот. Опасаясь, что опоздали мы доискиваться пригорода, едет главная сила воровской команды.

Есаул Тарарин с тремя казаками похрабрее да помоложе, накинув поверх одежды мужицкие шубы, спрятав оружие, с копьями, едва успели встать посредине моста: на Красносамарской дороге показались сани. Впряженные сытые кони легко бежали по укатанной дороге, под дугами заливались валдайские колокольчики.

– Сто-о-о-й! Сто-о-ой! – Есаул Тарарин вскинул над головой казацкое копье, растопырился посредине моста, загораживая проезд санному поезду. – Кто такия? Што за народ и кому служите?

С передних саней ездовой, не задерживая легкого бега лошади, заорал в ответ:

– Поди прочь, мужик лапотный! Едет государев походный атаман, слуга верный батюшки Петра Федоровича!

Тарарин едва успел отскочить к перилам моста – с гиканьем и хохотом передние сани промчались мимо, за ними покатили другие, и знакомой, стало быть, уже дорогой потянулись к алексеевскому подъему в пригород.

Есаул старательно считал сани, считал людей, досматривал, как вооружены воровские людишки, а когда поравнялись с ним последние, чуть поотставшие, крикнул своим казакам:

– Вались! Вяжи воров!