Над Самарой звонят колокола

Данила Рукавкин, слушая и этот указ со вниманием, не переставал думать о том, что ждет его, когда воротится он к своему дому: раза два или три он улавливал пытливый и не случайно остановившийся на нем взгляд походного атамана. Не стерегут ли его на подворье яицкие казаки с повелением схватить и повязать родственника Матвея Арапова.

Тихий, еле различимый говор за спиной заставил Данилу насторожить слух до предела.

– Каково тебе, Андрей, сии воровские манифесты да указы?

– Отчего ж? Весьма правдиво писано. И подписано по-латыни. А сказывали в объявлениях, что он беглый казак и грамоты не знает.

– А мне так мнится, что подложный манифест. И надобно нам, все высмотрев и приметив, найти способ к побегу встречь гусарскому полку, что в Сызрани коней дожидается.

– Вольному воля, Степан. Только я не побегу от судьбы. Пал мне в сердце сей манифест, потому как и я сам из нищих солдатских сословий и не хочу, чтоб мои сыны тако ж тянули солдатское ярмо… Ежели призовет атаман к присяге, буду служить государю не за страх живота своего, но по совести и долгу.

– На меня донесешь атаману? – тут же последовал настороженный вопрос. – Под виселицу потащат…

– В доносчиках прежде не состоял и теперь не нанимался. Поступай, как тебе честь велит. А я по своей чести поступать буду… Ну а ежели судьба сведет нас на сражении, тогда Господь нас рассудит.

– Тише, кажись, нас вон тот купчина слышит!

За спиной тут же раздались легкие шаги, шептавшиеся, по-видимому, удалились, но Данила не стал оглядываться: теперь воистину каждый должен поступать по велению совести. Ну а он сам, депутат, купеческий старшина? Как же ему поступать? К чему зовет его собственная совесть? И не страх ли потерять семью, Тимошу заставляет его смиренно стоять вот здесь, в соборе, при чтении манифеста и указов невесть откуда объявившегося государя Петра Федоровича, которого и лицезреть уже однажды ему довелось?.. Ведь остался же в Самаре! Не бежал прочь совокупно с Дмитрием Ерославцевым, с Иваном Коптяжевым, с Александром Богдановым и иными, кто не помышляет и самой малости быть в услужении нагрянувшего на Самару атамана.

Стоял Данила, думал, слушал, как священники служили молебен и на ектениях тако ж упоминали, как и во время обедни, государя Петра Федоровича с наследником, в конце молебна пели государю многолетие. Слушал и размышлял о своей горькой к старости судьбе…

Успел заметить, как есаул с рваной губой дал кому-то знак. Тот знак приняли у выхода из собора, и на площади громыхнули пушки. Самарцы толпой повалили на улицу, разбиваясь на кучки: перед собором на санях поставили три бочки вина. Виночерпии радовали подходивших по очереди самарцев даровым от атамана угощением.

Вокруг задумчивого Данилы носились громкие восторженные крики:

– Дай бог нашему батюшке Петру Федоровичу здравствовать долгие годы!

– Хотим государя на Москве видеть!

– Славься, наш государь-заступник! В петлю головой его супротивников – помещиков да генералов!

Крики вихрились по площади с одного конца на другой. Кто смеялся, кто кричал «Ура-а!» и старался всенепременно обнять стоящего рядом сотоварища и единомышленника…

Сызранский купец Семен Володимирцев ухватил Данилу Рукавкина за локоть и потянул было к бочке с вином, приглашая выпить и по второму разу, но Данила отговорился болезнью желудка и передал сызранцу так кстати оказавшегося рядом сержанта Андрея Мукина.

Володимирцев, ликуя, вцепился в своего бывшего стража.

– Ага, сержант! Идем пить мировую! Как знать, не поведу ли теперь я тебя к Казани пешим ходом, а? Обернется дело так, что отымет у тебя атаман ружье, а мне отдаст… Эх-ма-а! Теперь бы тройку рысаков да под звон бубенчиков: «Купи, денег не жалей, со мной ездить веселей!»

Андрей Мукин, следуя за Володимирцевым, принял его шутливый тон, и Данила, отходя прочь, услышал, как сержант без всякой укоризны сказал бывшему поселенцу:

– Ишь ты! Стар кот, а масло любит…

У ворот родного подворья Данилу встретил Герасим, по взволнованному лицу хозяина понял, как он озабочен возможным налетом казаков. Потому и поспешил успокоить, проговорил, шепелявя более обычного:

– Вше жделал, Данила, как уговорилишь. А кажа-ки на подворье шамовольно и шага не штупили. Повеление им такое штрогое от атамана дадено, штоб по дворам не шаштать шамовольно.

– Слава Всевышнему, коли так, – тихо отозвался Данила и усталыми шагами поднялся на крыльцо. – Вот только как помочь Анне Петровне – голова кругом идет… Придется отнести ему изрядный гостинец, авось смягчится душа состраданием к невинной женщине. – Хотелось выпить горячего чая, лечь и лежать, лежать, забывшись от всего виденного и пережитого и от чего не отмахнешься, яко от сна кашмарного… Не сон был ныне, а самая что ни на есть давно ожидаемая в Самаре явь: вошло войско, а стало быть, и новая жизнь пришла в город…