«Не баловать!» — постучит только карандашом по столу, когда море грозит выйти из берегов, и ребята на время стихают.
В общем, они жили мирно.
— Новиков, выздоровел? — спросила на этом уроке Гликерия Павловна, поставив в журнале точку против его фамилии. — А? Пришел? Не рано ли ты после гриппа явился?
— Он не болел, Гликерия Павловна!
— Вы его перепутали с кем-нибудь.
— Кто заболел, Гликерия Павловна?
— Ну, тихо, тихо! Что вы спорите — не болел? Я сама его отпустила с урока больного. Новиков, как голова?
— Ничего. Прошло, — ответил Володя, спешно пробегая глазами страницу в учебнике.
— Тогда иди отвечай урок, умник.
Но прозвенел звонок.
— Спасся, Володька! Повезло сегодня тебе! — сказал Женя Горюнов, когда учительница вышла из класса. — Собирайся, счастливчик, домой.
— Стойте! — крикнул Юрий и вышел на середину класса. — Стойте! Не расходитесь! Экстренное собрание комсомольской группы.
— Какое еще собрание выдумал!
— По какому вопросу?
— Почему экстренное?
— Узнаете, — лаконично ответил комсорг и побежал пригласить Чумачова или кого-нибудь из членов комитета.
Горячка деятельности охватила его, как всегда, внезапно.
«Вот он каким комсомольцем оказался, наш Новиков! Прогуливает, больным притворяется, уроки не учит! Хорош комсомолец, хорош! А еще авторитета у ребят добивается! Полкласса загипнотизировал музыкой. А сам?.. Нет, это так оставить нельзя».
Юрий прилетел в комитет. Чумачова не было. Члены комитета разошлись. Секунду Юрий постоял в раздумье. Но не стоит колебаться. «Раз так, проведу один собрание, — решил он. — Довольно нас на всю школу ругать. Пожалуйте к ответу, виновники! А что никого из комитета не будет, даже лучше. Я и сам справлюсь».
Но, вернувшись в класс, Юрий застал Андрея Андреевича.
Это было неожиданностью. Кто позвал Андрея Андреевича? Зачем? В конце концов, имеют они право собрать комсомольскую группу одни, без учителя?
Если правду сказать, при виде Андрея Андреевича воинственное настроение Юрия немного понизилось.
«Не отменить ли собрание?» — мелькнуло у него в голове.
Но ребята ждали. Андрей Андреевич, стоя у окна, спокойно наблюдал за Юрием. И Юрий решительно вышел к учительскому столику. В его позе, откинутой голове, прямом взгляде никто не заметил бы и тени смущения.
«Умеет держаться. И мог бы вести за собой, если б только…» — подумал Андрей Андреевич. Он взглянул на Володю.
За последние дни Андрей Андреевич все чаще всматривался в этого мальчика с неопределенными и расплывчатыми чертами лица — немного толстый нос, детские губы, темные, с коричневым отливом волосы, темные, то хмурые, то блестящие весельем глаза. Иногда он казался некрасивым, но вдруг что-то озаряло лицо, и Андрей Андреевич думал: «Вот таков и есть настоящий Володя Новиков».
— Первый вопрос — о поведении Новикова, — громко начал Юрий.
Володя с удивлением поглядел на Брагина.
А Брагин, как говорится, закусил удила.
— Я ставлю на обсуждение поступок комсомольца Новикова, — повторил он, сам подбадривая себя громким голосом.
— Какой поступок?
— Что сделал Новиков?
— Погодите, погодите, ребята! Услышим.
Кирилл Озеров, известный всей школе необыкновенным затылком, на котором разместились две круглые макушки, поднял руку, потрогал макушки и, предостерегая, сказал:
— Смотри, Юрий! Обвинять — так за дело. Зря не дадим.
— Зря? За кого вы меня принимаете? — вспыхнул Юрий.
— Ладно. Выкладывай.
— И выложу. Новиков сделал хороший доклад о Чайковском…
В классе сразу наступило молчание.
Юрий увидел настороженность во взглядах ребят. Пусть! Он докажет им, что такое принципиальное отношение к делу.
— Новиков сделал красивый доклад о музыке, о труде, о патриотизме. Новиков призывал всех трудиться, а сам на другой день после доклада притворился больным, обманул Гликерию Павловну, убежал с уроков, а сегодня не учил географии. Как это называется? Разлад между словом и делом — вот что это такое! Значит, все, что Новиков говорил в докладе, были красивые фразы, и только! Так могли поступать лишние люди из литературы девятнадцатого века, а комсомольцы так не поступают. Если комсомолец проповедует одно, а делает другое… мы не можем ему доверять!
Это было словно гром среди ясного неба. В классе стало так тихо, что в раскрытую фортку свободно вошел шум весны, птичий щебет и с Волги долетел пароходный гудок.
— Что-то тут не так, — пробормотал Женя Горюнов.
— Разве он не отпросился у Гликерии Павловны, ребята?
— Новиков, объясни! Отвечай!
Володя молчал.
Жаловался Гликерии Павловне, что болит голова? Да. Но ведь голова не болела? Ушел на Волгу? Не приготовил к сегодняшнему дню урок географии? Да, да. Юрий прав. Что же в его словах так оскорбило Володю?
— Дай мне сказать, — попросил Горюнов.
Он вылез из-за парты; ноздри его коротенького носа широко раздувались, он был сердит.
— Первым долгом я скажу: если бы Брагин не задразнил Володю музыкантом, Володя не убежал бы с уроков, ребята!
— Вот так причина! Вот так предлог! — закипятился Юрий. — Уж не из-за меня ли он и географии сегодня не выучил? А что вторым долгом? Что? Говори!