Над Волгой

Вдруг ей подумалось, что Юрий неспроста привел Мишу. Ну конечно. Отчего бы ему самому не рассказать об этой истории в классе? Прячется он за своего Мишу…

В комнате Юрия щелкнул ключ, родители остались одни. Василий Петрович вытер губы бумажной салфеткой, смял и раздраженно бросил на стол:

— У них опасный возраст. Если не следить за каждым их шагом, не таких еще глупостей натворят!

— Какую глупость сделал Юрий? — спросила Елизавета Гавриловна.

Она собрала посуду, чтобы нести в кухню, и, ожидая ответа, остановилась среди комнаты с грудой тарелок в руках.

— Восстановил всех против себя! — сердясь на ее недогадливость, пожал плечами Василий Петрович. — Зачем соваться не в свое дело? У них есть классный руководитель, пусть и воспитывает этого… как его… Новикова.

Елизавета Гавриловна поставила тарелки на край стола.

— Вот как ты смотришь! — сказала она и села, положив на колени руки.

— Ну, а ты как смотришь? — еще более сердито спросил Василий Петрович.

— Если в классе беспорядки, неужели молчать? — несмело произнесла Елизавета Гавриловна.

Она привыкла слушаться мужа, но иногда что-то восставало в ней против его трезвой, практической мудрости. Ее трогали и привлекали эти «глупости», которые он осуждал. Вот и сегодня: она уважала бы Юрия, если бы все было действительно так, как рассказал Миша…

— А я не понимаю, зачем молчать, если ты с чем-нибудь не согласен, — повторила Елизавета Гавриловна.

— Ну, вот что я тебе доложу. Когда дело касается собственного сына, фантазии не к месту. Пофантазируем как-нибудь после! — резко возразил Василий Петрович. — И не изображай ты из меня злодея, пожалуйста, сделай милость! — обиженно говорил он, вставая и прохаживаясь по комнате с недовольным лицом.

Елизавета Гавриловна уже знала: теперь он будет долго ворчать и доказывать ей свою точку зрения, которая всегда сводилась к тому, что не надо вмешиваться в чужие дела. Кто-то нахулиганил в классе. Кто-то бездельничает. Но ведь не ты? Отвечай за себя — и довольно. И хватит.

Елизавета Гавриловна взяла со стола груду тарелок и молча ушла.

Оставшись один, Василий Петрович походил некоторое время по комнате, хмурясь и пожимая плечами, потом собрал забытые женою ложки и вилки и тоже понес в кухню.

— Ты пойми, Лиза, — старался он ее убедить, — Юрий должен отлично учиться. А в школьных беспорядках и без него разберутся, и, поверь мне, куда лучше, чем он. Пусть-ка свои обязанности хорошо выполняет. Вот как мы должны его направлять. Ты не согласна? А, Лиза? Ты согласна со мной?

«Смирен пень, да что в нем?» — вспомнились Елизавете Гавриловне слова отца. Весь-то день ей грустно сегодня!

Василий Петрович продолжал рассуждать. Елизавета Гавриловна налила в тазик горячей воды и принялась мыть посуду.

ВО ВСЕМ ЛИ ТЫ ПРАВ, ВОЛОДЯ?

Володя возвращался из школы один. Никто не успел оглянуться, как он исчез из класса. Первые несколько минут Володя бежал стремглав, боясь, чтобы кто-нибудь не вздумал его догонять. Он не желал ни с кем разговаривать. Ни с кем. Даже с Женькой, и с Колей, и с Кириллом Озеровым, которые так здорово его защищали. Значит, у Володи скверный характер, если, после того как доказано и черным по белому записано в протокол: «Разлада между словом и делом в поведении комсомольца Новикова нет, а есть нарушение дисциплины, которое ему поставить на вид», все равно его душит обида. Уж как ребята заступались, а Володе все больше и больше жалко себя! Он и из класса убежал потому, что боялся зареветь, как девчонка, если кто-нибудь примется его утешать.

Единственное, что могло Володю сейчас успокоить, — хорошая драка с Юрием. Попадись он под горячую руку Володе!

Невдалеке от дома его догнал-таки Женька.

— Володя, сходим на Волгу! — кричал на всю улицу Женька. — Говорят, лед сошел. Поглядим.

— Не пойду! — буркнул Володя.

Женька утих.

— Володя, хочешь, дам книгу о флотоводце Головнине? Не оторвешься, до того интересно! — предложил он участливо.

— Не надо мне твоего Головнина!

— Тогда… А ты каждый день к Марфиным на музыку ходишь? — спросил Женька, не зная, как рассеять Володю.

— Не каждый.

— Володя, хочешь, поговорим?

— Нет. Некогда. До свиданья.

Так и не утешив Володю, Женя один побрел к Волге взглянуть, не побежала ли в первый рейс на тот берег «Пчелка». Володя пошел домой.

Все оставалось по-прежнему. Завтра, как всегда, урок музыки. Ольга занимается теперь новым методом. Ей, должно быть, самой надоели гаммы и скучнейшие упражнения Бейера.

— Так и Моцарта не мудрено погубить! — сказала Ольга и ввела в репертуар «Маленькие пьесы» Гнесиной. Это была уже настоящая музыка.

Ольга больше не объясняет каждый звук и мелодию. Теперь она требует: воспринимай непосредственно.

И Володя рад. Неясные, счастливые мысли бродят в его голове, когда, стоя у стеклянной двери, он после урока слушает Ольгу. Там, в саду, снег растаял. Сбоку, у двери, широко раскинулся куст шиповника. Черные, вязкие от грязи дорожки. Черный сад, готовый скоро зацвести. Все оставалось по-прежнему. И все стало другим.

Нет, оказывается, Володя нелегко забывает обиды!