Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

– Я никакой не чёрт! Я автор, и всё будет так, как я решил,– стоял на своём Рында.– Если я до поры и до времени оставляю вас в живых, то не потому, что очень полюбил анархистов. Здесь другая цель – показать читателям, какие вы негодяи! Ради клада вы пойдёте на всё.

– Квасу, братцы! Отхожу, к бесам!– сказал тихо умирающий Михаил. – Квасу бы, а? Не ведаю, почему так хочу квасу.

Писатель-либерал пожал плечами и мерзко хихикнул. Он автора, он так и решил, чтобы всё шло, как идёт.

Не жалея рук, Павел принялся стучать в мощные деревянные двери, кричал:

– Воды принесите умирающему! Воды!!!

– Ты ещё задницей об косяк поколоти, – послышался голос часового.– Коли умирающий, значится, вода ему без надобности. Черти поганые! Черепоносцы сраные! Ты погляди, то же ведь, как люди… умирают.

– Ему уже не надо ни квасу, ни воды,– заметил просто Трифон. – Да не стучи ты, Плотов! Брюкву тебе в глаз! Умер он, говорю.

– Ты как беседу с командиром ведёшь, Трифон? – возмутился Афанасий.– Почему не почитаешь? Почему ты преобразился?

– Какой он теперь командир? – не сказал, а громко и нервно, со злобой, прошипел Трифон.– Подвёл нас к «вышке». А я хочу жить! Жить.

– Я же отпускал всех перед боем, кто желает,– напомнил Павел,– всех! Почему ты пошёл с нами, в бой, браток?

– Сам дьявол тебе браток, – сказал нагло, ещё больше озлобляясь, Трифон.– Больно уж ты красно говорил. Когда в большевиках состоял, то у них, видать, научился языком-то трепать. А я уши развесил. Чёрт меня дёрнул. Связался тут с тобой, с дураком!

– Ты договоришься, Тришка,– Афанасий возмущался, что кто-то так нагло ведёт себя с атаманом,– договоришься, долопочешься у меня.

– Не смей,– предупредила Трифона и Юлия,– не смей так говорить, Тришка! Ты – слизняк. Я за Пашу порву тебя на куски!

Лицо Юлии сделалось бледным. На плече алела кровь. На губах её появилась пена. Видно, что рана Фолиной была серьёзной, не пустячной.

– Ты ранена? – с ужасом спросил Павел.– Ранена?

– Чепуха, Пашенька,– ответила Юлия,– шашкой царапнуло. Какая разница теперь? Один исход.

Юлия потеряла сознание. Павел разорвал на ней гимнастёрку. Рана была глубокой, но, как ему показалось, не опасной.

Не задумываясь, Афанасий, сняв с себя рубаху, протянул её Плотову.

– На, вот, Паша! – сказал он,– моя, вишь, рубаха уцелела как-то. Не то, что твоя. У меня она не простая, а полотняная. Разорви! И потуже замотай. Полотно кровь останавливает. Краем глаза вижу, что рана зарубцуется, заживёт. Не опасна, но глубока. Это факт.

– Что заживёт?! Ты рехнулся, Афоня? – заскулил Трифон.– Нас скоро всех расстреляют! В земле, что ли, заживёт?

– А вам, господин Афанасий, самому, что ли, рубаха не нужна? – удивился Рында.– Ведь не так уж и тепло.

– Если бы, ты, мелкий бес, знал, что такое русская душ а, то кое-что бы понял,– ответил Буров.– А так… Что тут с тобой рассуждать. Нечистая сила, да ещё какая-то, не наша. Видать, американская. Я сразу тебя понял, мерзкое создание.

– Сам ты, нечистая сила! – огрызнулся Рында. – Вечный валенок! Тебе никогда уже не увидать Соединённых Штатов!

Возражать Буров не стал. В принципе, он согласен с этим мелким бесом: Америку ему не дано увидеть. Но так ведь не имелось у него и не наблюдается такого желания – её видеть. Только ведь дурачок живёт идиотской мечтой, что-то там увидеть на чужой земле и от восторга… подохнуть. Не люди, а мхи-лишайники какие-то.

– Братское спасибо, Афанасий, за рубаху,– сказал с благодарностью Павел.– Бог добра не забудет и на том свете. Я сейчас тебе свою гимнастёрку отдам.

– Ты, что, Паша? Мне и голопузому жарко. Крест Господний на шее греет. Да ведь я ж тебе говорю, Паша, что не имеется на тебе ни гимнастёрки, ни рубахи, с улыбкой констатировал Афанасий. – Одни лоскуты на теле висят. Как будто тебя кошки разные царапали.

– Не так же тепло Афоня, – заметил Плотов. – Такое вот лето.

– Да ежели мне зябко будет, то с Михаила рубаху сниму, – пояснил Буров. – Ему теперь всё одно. Он преставился, мертвый, значит, смирился, получается, с этим миром и в другой отправился. Упокой его душу Господь. Славный был человек и отважный анархист.

Впрочем, кто славный, а кто и не совсем, пусть, на самом деле, Всевышний решает. Он ведь явно не тех обожает, кто в церквях да молельных домах свои порядки устанавливает, а ближе к униженным, оскорблённым и обездоленным людям. Кому, как не им жить-то в раю. А всё есть в беспредельном и вечном Мироздании. Вот поэтому очень многим нельзя уходить из земной жизни, потому что там, на суде божьем, и после него ничего уже хорошего их не ждёт… Ничего и никому там не списывается. Так вот объяснил всем присутствующим Афанасий.

Иди человек к Богу, да не по цветочной аллее, а по топкой трясине жизненной, в которой ты потерял многих близких тебе людей. Правда, не ты, а только они тебя потеряли, и плачут по тебе, по «мёртвому», там, в светлых, да и сумеречных Мирах. Поминают тебя, может быть, и тамошней водкой.

Глаза Трифона горели и страхом, и ненавистью, и жаждой жизни.