– Слышь, Павел,– сказал уже сладким, полудурочным голосом Трифон.– Юльке-то кровь разогреть надо бы. Всё легче перед смертью будет. Сначала ты, Плотов, первый. За тобой – почти законное право, все знают; после – Афоня, а я уж – последний. А после меня пусть будет этот… автор, который Рында.
– Не понял тебя, Трифон, – признался Павел. – Разъясни то, о чём говоришь.
– А чего не понятного? – продолжил Трифон. – Ничего не поделаешь тут. Я ведь в командирах не значился. Простой, так вот и жил, обманутый всеми. С разных сторон. А Рында пусть за мной будет, он не здешний.
– Как это? – удивился Павел.– Как кровь разогнать?
– Просто. Баба же. И очень даже, молодая,– повёл плечами, Трифон.– Что ей так пропадать? Пусть перед смертью потешится, в себя придёт. Сразу четырёх мужиков поочередно попробует.
Ни слова не говоря, Афанасий очень быстро встал на ноги, приподнял с пола Трифона за ворот рубахи и нанёс ему мощный удар кулаком в челюсть. Трифон мгновенно отключился. И не мудрено.
Хотел было поначалу Рында поддержать Трифона, вступится за него, хотя словесно. Ведь он даже… на правах автора, вполне, мог бы тоже поучаствовать в такой вот сексуальной процедуре. Его милая Ренальда никогда не узнает об этом. Да и не поверит, что такое возможно. Да, в принципе, его славной супруге, глубоко на всё это плевать. Это уже Роберт Борисович пусть не чётко, но понимать.
Но он вовремя сдержал себя, не стал предлагать свои услуги и даже ничего не успел сказать. Хорошо, что промолчал, а то ведь мог получить очень хороший удар в лоб или в челюсть, если не от Афанасия, то, конкретно, от Павла.
Буров, без сомнения, был одним из самых сильных и ловких воинов из отряда Павла Плотова, потому и кулак у него действовал довольно умело.
– Вот это ты, Афоня, зря,– заметил Павел,– здесь уже было моё дело. Не злоба в Трифоне так заговорила, а его сердце… заячье. Ну, да, ладно, браток. Всё же, спасибо. Я, видать, виноват, что бросил всех вас в пекло. Моя вина. Каюсь!
– Всё было правильно, атаман, – сказал Афанасий. – А как же по-другому-то?
– Я же в университетах не познавал мудреных наук, – продолжил говорить Павел, – правда, закончил гимназию. Удалось. Я из железнодорожных мастерских совсем малым на войну с немцами пошёл, а потом и в революцию… явился. Ошибался порой. Сначала в большевиках состоял. Но всё понял, одумался. Я из рабочей семьи. Скажу честно, что и сейчас мне не всё понятно. Многие смерти на моей совести. Что уж там говорить…
– А что было делать, Паша? Все понимают, ты поступил, как положено. Паша, отец ты наш по духу и по воле, – сказал с волнением Афанасий.– Гадов пригрела анархия, таких вот Тришек. Мало их в наших рядах, но есть. Как же я раньше-то не распознал Трифона-то? Вроде бы, с виду, мужик как мужик.
– Не суди его, Афоня. Предчувствие смерти в ужас его ввело, озлобило и сковало, и почти разума лишило, – пояснил Павел. – Но мы-то с тобой умрём свободными. Ведь главное, внутри себя свободу эту чувствовать и понимать. Когда душа свободна, тогда и человек тоже волей дышит… даже за семью решётками. Я уже всё обдумал, но ничего доброго на ум не приходит. Ясно, что нам не уйти отсюда. От расстрела не спастись. Никак, малина-земляника! Много их. Трусливы, как зайцы. Они стеной встанут. Сто стволов на нас направят. Тысячу!
– Не спастись, Паша, не спастись. Я тоже не стар, я чуток лишь постарше тебя. И жить хочу, – признался Афанасий. – Но коли уж выпало умереть, так умрём по-человечески, по-христиански. Не за царя Николашку, который столько людей уничтожил и на Ходынке, и в день Кровавого Воскресенья, и на Ленских приисках… Мы не увидим того, но найдутся продажные шкуры, которые и ему будут хвалебные оды петь. Противно всё!
– Но лучше бы он, Афоня, остался у власти, а не эти… узурпаторы. Я уже давно понял, что Революция наша не в ту сторону пошла. А что мы-то, анархисты
можем? Ведь народ не понял нас, не разглядел собственной Свободы и Счастливой Доли в дыму пожарищ и в людской крови. Чего-чего, а уж большевики сумели своими слащавыми речами задурить головы рабочим и крестьянам.
Но тут же Рында заверил их опять, что на правах автора произведения пока оставит их всех живых. Ведь им надо же клад искать и вести бешеную борьбу друг с другом за каждую… брошку или монету.
Ни Павел, ни Афанасий не среагировал на слова писателя Боба. А зря. Ведь он многое мог. Нельзя недооценивать таких вот писателей и… либералов. У них мощная поддержка – внутри, и, главное, снаружи. Соединённые Штаты знают, кого и зачем кормят печенюшками да пирожками с капустой.
Плотов говорил ещё долго и взволнованно. Сейчас он несколько раз напомнил Афанасию, что главари большевиков по заграницам учились и мякину не жрали, как те, кто пошёл за ними… из народа. Они, руководящие большевики, и ждали того момента, когда царь Николай покажет свою глупость и, как в умных книгах пишут, несостоятельность.